Книга Возвращение с края ночи - Глеб Сердитый

Возникло нелогичное, гибельное желание стрелять в них. Но бочка и баллон в случае ответного огня представлялись совершенно невыгодным укрытием.

Нет, покончить с ними нужно одним махом, согласно плану. Это ясно!

Так, здесь они такими темпами будут секунд через двадцать.

Вторая граната была осколочной, с «рубашкой» из пятиграммовых стальных шариков.

Сашка на одном дыхании сорвал ее со сбруи, снял с предохранителя, повернул верхнюю половинку яйца по часовой стрелке, устанавливая почти максимальное время горения замедлителя.

Приподнялся, крутанул так же почти до упора верхнее полушарие фугаски, ухитрившись не размотать ветошь.

Потом выдернул один за другим оба штока.

Вторую гранату — просто кинул на крышку бочки.

И абзац — ноги делать.

Сейчас будет большой бум, фейерверк и бабах. Событие, находиться в центре которого в планы Воронкова не входило.

Главное коварство плана и особый цинизм задуманного заключались в том, что со стороны наступавших угол двора казался глухим из-за части старого забора, стоявшего на территории. Три бетонные покосившиеся плиты не удалось демонтировать при расширении территории — так их знатно установили когда-то. И теперь они на фоне нового забора сливались с ним. Но за ними можно было проскочить и оказаться за ближайшим — крайним резервуаром — самым новым из всех.

Запалы заискрили. Время пошло!

— За мной, братцы кролики! — выкрикнул Сашка и со всех ног рванул к покосившимся, но стойким плитам старого забора.

Первая граната должна была взорваться на кислородном баллоне, а другая следом, с гарантией высвободив энергию «тухлой» соляры. Только бы монстры не дали слабину в своем наступательном порыве. Только бы не разделились!

Раз, два, три… Тьфу! Три, два, один…

Шарахнуло, сдвоено так, что не поддававшиеся никаким усилиям строителей бетонные плиты положило на асфальт. И в полыхнувшем и подтолкнувшем в спину жаре Сашка увидел театр теней. На округлой стене отстойника, на асфальте, да будто бы на самом темном небе отразились на просвет корчащиеся тени сгорающих в адском пламени монстров.

Сашка потом, анализируя ситуацию, не мог ответить, на что он рассчитывал, затевая этот безумный взрыв.

Но получилось.

И получилось именно то, что надо.

Ослепительный свет и жар пожрал призраков. Ударная волна и осколки тоже, видимо, без дела не остались.

Сашка благодарил судьбу за то, что не видел самой гибели монстров. Да и не мог бы. Наверное, он бы просто ослеп. Но и отразившихся, будто в фотовспышке, жутких несусветно теней на боках резервуара ему хватило. С запасом.

В корчащихся силуэтах было что-то настолько нелепое, нечеловечески чуждое, что голливудских монстров типа Чужого, исходящих слюной и клацающих бутафорскими челюстями, впору было приласкать и потетешкать, как родных, привычных и любимых.

Повидай Сашка подлинные лики призраков до схватки, неизвестно, хватило бы ему духу вступать с ними в противоборство.

Очень может быть, что и нет.

Но именно эта мысль заставила его снова взять в руки «Мангуст». Он просто обязан был проверить, не уцелело ли хоть одно из этих гнусных созданий. А если уцелело, исправить это противоестественное положение вещей. И немедленно.

Почему-то казалось, что если хоть один подранок из этих безумных пьеро оклемается, то всю зачистку территории придется начинать сначала. А там… только ли территорию придется зачищать от нездешней нечисти?

Сашка повернулся и, отгоняя прочь апокалиптические картины, двинулся обратно, прямо в опадающую на глазах стену пламени.

Нервы звенели.

Стараясь лавировать между огненными лужами, он миновал опрокинутые плиты.

Въехал на площадку локального катаклизма.

В ноздри бил запах напалма.

Не уместившиеся под бандану волосы потрескивали от жара.

Держа пистолет наготове, огляделся.

Тотальный оверкилл, лучше не придумаешь.

Медленно выдохнув сквозь сжатые зубы, он распрямился.

И тут прямо перед ним Что-то шевельнулось, и это была не одна из порожденных сполохами пламени теней. Какая-то светлая, совершенно так же окрашенная огненными отсветами и до того незаметная на фоне бетонной стены фигура.

Сашка мгновенно вскинул оружие.

Но не выстрелил.

Дрогнула рука.

Не походила эта фигура на недобитого монстра.

Это бросилось в глаза сразу.

Нет, стрелять Сашка не стал, а стал, не опуская ствола, медленно приближаться к новому потенциальному источнику угрозы.

Но чем ближе, тем меньше хотелось надавить на спуск. Скорчившаяся маленькая фигурка вжималась в стену.

«Да оно меня дико боится!» — понял вдруг Сашка.

И словно в подтверждение его догадки, на груди у существа раскрылся и испуганно заморгал огромный фосфоресцирующий глаз.

И было в этом моргании, да и во всей этой фигурке что-то настолько жалкое и беспомощное, что Сашка невольно опустил ствол.

Да что это такое, откуда взялось?

И почему так меня боится.

Я же вроде хороший…

Художник творил.

Он никому ничего не хотел доказать, его не волновали проблемы, которые мучают людей искусства в несовершенном обществе: «Я не востребован, кому я нужен?..»

Признание уже пришло к нему.

И самоутверждаться давно не требовалось.

Требовалось самовыражаться.

Впрочем, как и раньше.

Он никому не хотел угодить. В этом тоже не было нужды.

Он просто хотел добиться Совершенства. С большой буквы. И сейчас он был абсолютно свободен в своем творчестве.

При этом, вовсе не гоня от себя сладкое предвкушение грядущего общего признания нового шедевра. Обоснованного предвкушения.

Причем ему не пришлось прогрызать дорогу к своему нынешнему статусу зубами. Он бы даже выражения такого не понял.

Вместо этого ему в свое время пришлось иметь дело с некими… приходится воспользоваться противным иностранным словом «промоутеры», потому что нет у нас такой профессии. Это некий хитросплетенный гибрид издателя, галериста, арт-агента и критика в одной персоне.

Их задача — освещать творения художников публично, обращать на них внимание, нести творения молодых мастеров зрителям. А также не в последнюю очередь подсказывать и направлять. По возможности бережно и со вкусом.

Хорошо быть творцом в совершенном обществе. Если такие вообще бывают.

Сейчас, оставив этот этап в прошлом, Художник порой так и не мог понять, чем некоторые его ранние работы были нехороши.