Книга Лунные бабочки - Александр Экштейн

В эту ночь затрепетали в молитве великие раввины ашкеназской каббалы «Шаарей шамалм» («Врата небес»), главной ешивы города Хеврона, древней столицы царя Давида, мистического центра Израиля. И в эту же ночь был прочитан «серебряный текст» из тайной Торы, который в одном-единственном экземпляре хранился у раввина, последователя Виленского Гаона, «мертвого» хасида Аврома Переса. Текст этот был спасителен и одновременно страшен, ибо прозвучало в нем слово «Очищение». Сто сорок четыре тысячи раввинов мира в эту ночь молитвенными свечами затрепетали во всех уголках земного шара в ровном сиянии алого откровения, и лица их стали источать миро. Его источали в эту ночь лица суфийских шейхов, православных архиепископов и старцев, индийских белых монахов Сатья-Юга и черных монахов истаивающего храма Кали-Юга. Миро источали лица великих отшельников Тибета, замерших в пламенном шепоте льющегося из вселенной откровения, и хранителей Чжун-наньхая, запретного пурпурного города в Китае, могущественных шаманов Тувы, Якутии и сокрытых Будд Монголии. Сто сорок четыре тысячи раввинов, «мертвых» хасидов, молились в эту ночь на земном шаре. Это начиналось освобождение Иерусалима от оккупирующего его атлантизма, и сто сорок четыре тысячи раз звучало слово «очищение». В эту же ночь над всеми хазарскими курганами России, Украины и на Масленичной горе в Израиле видели бликующие облака, которые были похожи на НЛО. В ночь, когда Слава Савоев лежал в хазарской могиле, уткнувшись лицом в мир Агнозии, откуда-то из глубин земли пришла к поверхности зыбь землетрясений, а на «серебряном тексте» тайной Торы, которую читал хасид Авром Перес, выступила кровь. И тогда он сделал то, что умели делать лишь царские хазары: выбросил из своей души тело, и под восходящими потоками родниковой молитвы радости ста сорока трех тысяч девятисот девяносто девяти раввинов Авром Перес, лама Горы, вошел в начало юпитерианской смерти…

6

В эту же ночь, когда самое странное, серебристо-седое море земли, Азовское, лениво отсылало свои волны на берег возле села Нахапетова, входящего в рыболовецкий комплекс АО «Приазовское», и медленно, с легким шепотом, вбирало их обратно, Анастасия Гансовна Волчанская, в девичестве Величковская, супертелохранитель упреждающего действия категории «солнечный убийца», нейтрализатор класса «Черная вдова» по кличке Малышка, любящая жена и заботливая мать, впервые со времен своего детства в станице Георгиевской вспомнила о Боге и перекрестила спящего сына.

— Даже так? — удивился, внимательно посмотрев ей в глаза, Григорий Прохорович Волчанский, нынешний владелец контрольного пакета акций АО «Приазовское», крепкий хозяйственник и грамотный бизнесмен, повысивший уровень жизни жителей трех сел, входящих в АО, почти в четыре раза, а на самом деле «солнечный убийца» по кличке «Улыбчивый».

— Даже так, — кивнула головой Малышка и улыбнулась мужу. — В этом что-то есть. Я почувствовала энергетику.

Отец и мать посмотрели на спящего в кроватке сына. По его лицу пробегали блики сновидений, и он то грозно хмурился, то печально и всезнающе улыбался. Далее произошло то, что могло бы свести с ума любых других родителей, но только не таких, как Малышка и Улыбчивый. Ребенок вдруг открыл глаза, и родители восхищенно вздрогнули, радостно и самодовольно улыбнувшись сыну. Один глаз у него был черного цвета, и в его глубине угадывалось присутствие зодиакальных созвездий, а другой — аквамариновый, цвета моря. Через мгновение ребенок закрыл глаза, повернулся на бок и вновь уснул.

— Надеюсь, люди скоро вспомнят о своих грехах, — улыбнулся Улыбчивый жене.

— Надеюсь, — эхом откликнулась Малышка…

7

В эту ночь в городе Таганроге Шадская Капитолина Витальевна, преподаватель музучилища, самая оригинальная саксофонистка города, тоже вздрогнула во сне и широко открыла глаза навстречу темноте спальни. Ей показалось, что в соседней комнате кто-то трижды ударил в большой бронзовый гонг, которого там не было и не могло быть. Капитолина Витальевна относилась к чрезвычайно редкой категории тридцатилетних женщин, которых в народе почему-то называют ведьмами, хотя никто толком не знает, что это такое. Не знала о своем ведьмовстве и Капа. Она медленно опустила ноги с постели и, не зажигая свет, вышла из спальни в соседнюю комнату. Так и есть, Капитолина Витальевна в глубине души ожидала этого и не ошиблась. Старинное зеркало в позеленевшей бронзовой оправе, которое она несколько недель назад приобрела при помощи и за деньги Саши Углокамушкина в комиссионном магазине в Гоголевском переулке, отражало в себе луну. «Интересно, — подумала Капа, садясь перед зеркалом, стоящим на бронзовых лапах грифона посередине стола, — почему некоторые старинные зеркала не тускнеют со временем?» Она посмотрела на свое отражение и неожиданно увидела, что в зеркале перед ней не она, а ее призрак, действующий самостоятельно и независимо, ибо, когда она провела ладонями по своим волосам, отражение не сделало этого…

8

…Слава Савоев оторвал свое лицо от хазарского окошка в другое небо, и оно сразу же захлопнулось. Лишь пыльный камень и равнодушную яму, полузасыпанную землей, увидели его глаза. Вставая во весь рост, Слава Савоев как бы по-прежнему был Славой Савоевым, но его удивляло и сбивало с толку хладнокровное знание сути, с которым он смотрел на мир. Новосотворенный Слава вышел из хазарской могилы и увидел рядом с ней… стоящего на коленях Серсемыча, молитвенно сложившего руки и глядевшего на него фанатично-умиленными глазами. По лицу Серсемыча катились слезы. Он возносил молитву восставшему из праха капитану Славе Савоеву. Аржек, словно восторженный щенок, время от времени вставая на задние лапы и воздевая к небу передние, носился вокруг излучающего сияние оперуполномоченного и, судя по всему, был счастлив…

Такого Серсемыч не мог даже представить. Когда он и Аржек стали приближаться к холму, от которого исходило свечение, Серсемыч еще предполагал, что этому можно найти нормальное объяснение типа мощного фонаря с аккумулятором у доморощенных охотников, высвечивающих в ночи зайцев, но когда он подошел к холму почти вплотную, перед ним восстал, словно серафим в свете небесном, его дневной знакомец, и Серсемыч как подкошенный рухнул на колени.

— …Ангел небесный, — плакал Серсемыч, воздевая к Славе руки. — Возьми меня с собой, забери из этой юдоли!

— Гав-ав-юю! — выкрикивал носящийся вокруг Славы старый Аржек.

Но Слава был настолько далек от станицы Сущенковской Неклиновского района Ростовской области, что даже не сразу понял уверовавшего в него пастуха, а поняв, повернул к нему лицо, в мягком сиянии постепенно успокаивающихся амброзианных эолов похожее на иконописный, облагороженный скорбью и печальной мудростью лик.

— Посланец небесный, ангел, — шептал потрясенный Серсемыч, — возложи на меня руки, отгони от меня судьбину неудачную.

— Я не ангел, — отверг Слава Савоев непривычные для него обязанности, спускаясь с холма, и, проходя мимо пастуха, положил на его склоненную шею руку. — Я мент, старший оперуполномоченный уголовного розыска.

И он на ходу погладил по голове подбежавшего Аржека, оставляя на его шерсти, как и на шее Серсемыча, уже начавшие потихоньку истаивать искорки амброзианных эолов. Слава не останавливаясь пошел в сторону ночи, удаляясь все дальше и дальше, и вскоре возле холма остался лишь потрясенный убогий пастух, стоящий на коленях. Огромный пес Аржек заскочил на вершину холма и застыл на фоне звездного неба, глядя вслед ушедшему ангелу. Легкие, едва заметные немногочисленные искорки, оставленные ладонью Славы Савоева на шее, волосах Серсемыча и шерсти Аржека, осторожно проникли через кожу человека и собаки и ушли в их тела.