Книга Сальмонельщики с планеты Порно - Ясутака Цуцуи

В неудачники запишут. Наверняка. Кто на такие встречи не ходит? У кого жизнь не сложилась.

— Ага! Встреча выпускников, — улыбнулась жена, — Интересно, что об этом скажет Танака?

— Но уже восемь часов. Вряд ли он узнает об этом мероприятии. К тому же я запер дверь. Как он войдёт?

— Ах-ах-ах! А вот и я! Вот и я! Вот и я! Танака, Танака! — Из раздвижной двери на веранде возник усатый консультант.

Я тихо застонал.

— Что вы такое говорите? Что вы говорите? Встреча одноклассников? — Он вошёл и подсел к нам за кухонный стол. — Не может быть и речи! Скажите мне, что произойдёт, если вы не пойдёте? Мир рухнет? Какая разница, что они будут болтать за вашей спиной? У всех за спиной шепчутся! Не вы один такой. Вы же обо мне тоже сейчас говорили, — Незваный гость подкрутил свои усики.

— Да нет. Мы просто…

— Ладно. Не обращайте внимания. Это не важно. Вы сами-то как считаете? Можно идти на эту встречу? Материальное положение позволяет? Разумеется, нет. Но вы всё равно хотите идти. Это тщеславие. А тщеславие — главный враг бережливости. Кто-то может иметь чуточку тщеславия. Но не вы.

Я попробовал возразить:

— Получается, уж и отдохнуть нельзя?

Усач категорически тряхнул головой:

— Нет. Потому что это не отдых. Ну выпьете стакан, выпьете второй. Какое удовольствие пить на такой вечеринке? Ровным счётом никакого. Только устанете, и больше ничего. А увидев, как ловко устроились по жизни одноклассники, почувствуете раздражение и обиду. Захочется ещё выпить. Разве я не прав?

Да, именно так и получится. Я тихо опустил голову.

— Всё понятно. Никуда я не пойду. — Стало так грустно, что я чуть не заплакал.

Жена не скрывала облегчения.

— О, боже мой! Опять роскошествуете, — Консультант округлившимися глазами уставился на наш стол, — Крокетов вам мало. К ним ещё морской ёж, овощи в маринаде, лук, целых три бутылочки приправ. Я не хочу сказать, что это совсем уж лишнее. Проблема в другом: всё это второстепенные продукты. Они малопитательны. Их потребление побуждает людей есть больше риса. А как вы знаете, слишком много риса есть вредно. Ну вот! Так я и думал! Сколько же вы риса наварили! — воскликнул он, заглянув в кастрюлю.

Жена залилась краской и поникла головой.

— Извините. Я только хотела, чтобы наш бедный стол выглядел побогаче, — сказала она, и слеза скатилась у неё по щеке.

Мне стало так тошно, что не описать. Отложив палочки, я повернулся к Танаке.

— Вас послушать — так мы прямо-таки нищие, — заметил я саркастически, — Не очень-то мне это нравится!

Но он моего сарказма не понял:

— Что? Я делаю из вас нищих? — Он опять поднялся со стула и встал на него одним коленом, — Хотите сказать, что не считаете себя нищими? Сильно ошибаетесь. Вы нищие. Сарариманы[6]сейчас самый низший в Японии класс. Это факт, который отрицать нельзя. Продавцы бананов в ночных супермаркетах, квалифицированные рабочие зарабатывают больше сарариманов. Даже попрошайки и те в день больше имеют, хотя они на жизнь не откладывают. Вы должны отдавать себе в этом отчёт. Среди сарариманов много неудачников. А всё почему? Потому что считают себя элитой. А успеха в жизни добиваются те, кто быстро избавляется от комплекса превосходства. Скромные сарариманы знают, что они нищие, хотя вслух об этом и не говорят.

— Несчастные мы люди! — захныкала жена.

— С чего вы пришли к такому выводу, мадам? Вы не должны так думать, — продолжал усатый консультант, — Если человек нищий, это доказывает, что он лишён пороков. Сарариманы из своих скудных доходов копят, чтобы купить жильё, заплатить за образование детей, обеспечить старость, и таким образом помогают национальной экономике, приносят процветание Японии. Стыдиться абсолютно нечего, мадам.

Покосившись на жизнерадостно распинавшегося усача, я возразил:

— Куда уж вам понять, как нам тяжело! Сами-то на обед королевские бифштексы едите. За три с половиной тысячи.

Его глаза расширились.

— Как вы можете такое говорить? Как вы можете?! О, какой же вы мелкий человек! Подглядывать, что человек ест, завидовать! Когда вы поддались таким грязным мыслям? Вы должны их стыдиться куда больше, чем бедности. Печально. Очень печально. — Он поднял глаза к потолку, и у него потекли слёзы, — Как бедность угнетает разум! Воистину сущность людская зависит от хлеба насущного. Увы, увы! Неужели жизнь в бедности так уродует сердца?

Я сам себе стал противен и тоже заплакал — такое глубокое раскаяние меня охватило.

— Я не это имел в виду, — оправдывался я, — Я совсем другое хотел сказать. О боже! Какой позор! — Я повалился на стол, обхватил голову руками и затрясся в рыданиях.

— Дорогой! Дорогой! — Жена подскочила, обняла меня сзади и тоже заревела в полный голос.

Усатый консультант, заливавшийся слезами вместе с нами, как ребёнок, вдруг прервал вопли и причитания и уставился на меня налитыми кровью глазами.

— Пожалуйста, помогите мне. Я стараюсь сделать для вас всё возможное. И не только для вас — для всех, кто живёт в этом доме. Некоторые очень стараются. Становятся скромнее, бережливее. К примеру, ваши соседи — семья Хамагути. Они не стали покупать новый телевизор, отказались от новой стиральной машины. Упорно гнули свою линию и накопили пятнадцать миллионов иен.

— Что? Пятнадцать миллионов?! — Глаза жены заблестели.

— Именно так, мадам. Осталось немного, и цель достигнута — можно будет купить новое жильё! А им ведь ещё только по сорок восемь. Какая замечательная пара! И всё потому, что меня слушали. Экономили на чём можно и откладывали. Вот и вы должны стараться изо всех сил, — Консультант одновременно похлопал нас обоих по плечу.

— Хорошо, — ответили мы, как школьники, послушно кивая.

— В трудную минуту, когда вам будет тяжело, я приду и разделю ваши слёзы, — заявил он, доставая чистый белый платок и вытирая щёки.

— Спасибо! — Наши голоса слились в один, — Мы будем ещё экономнее, чтобы накопить побольше.

С того дня консультант стал навещать нас всё чаще. Стоило захотеть чего-нибудь вкусненького и принести домой, например, сасими из окуня, как он обязательно возникал у нашего обеденного стола и возмущённо жёг нас глазами. Иногда он даже отнимал у нас еду и лупил меня по спине шлангом от стиральной машины. И как бы мы ни запирали входную дверь и веранду, он всё равно как-то умудрялся просачиваться в дом.

— Ах-ах-ах! А вот и я! Вот и я! Вот и я! Танака, Танака, Танака!