Книга Имперский маг. Оружие возмездия - Оксана Ветловская

— Послушайте, это уже смахивает на шарлатанство.

— Идите-идите. Потом поговорим.

— Идите, Вольфрам, — кивнул Гиммлер.

Зиверс пожал плечами и неторопливо вышел. Все смотрели на мягко затворившуюся за ним дверь. Через пару минут дверь резко распахнулась и управляющий делами «Аненэрбе» перескочил порог с такой поспешностью, будто за ним по пятам катил советский танковый батальон, а по лицу его читалось, что он намерен сообщить по меньшей мере о государственном перевороте.

— Как… как… как?! Сейчас полдень! Как?.. Ваш доклад только начался в полдень!

Все присутствующие разом бросились к окнам, чтобы разглядеть циферблат на башне ратуши, один лишь Штернберг остался невозмутимо стоять среди металлических зеркал.

Когда чиновники вновь расселись по местам, Штернберг, торжествующе улыбаясь, театрально воздел свои сверкающие перстнями руки фокусника:

— Вы видите, что можно совершить с помощью уменьшенной и значительно упрощённой модели Зонненштайна. А теперь представьте себе, господа, на что способен человек, оснащённый аналогичной системой гигантских каменных Зеркал. Их действие, согласно моим расчётам, возможно распространить на все земли, принадлежащие рейху! От Норвегии до Греции и Северной Италии! От Венгрии и генерал-губернаторства до французского побережья! Неоднородность физического времени на границах наших территорий создаст барьер из Тонких энергий — и по линии фронтов пройдёт невидимая стена, которую не преодолеют ни сухопутные войска противника, ни вражеские корабли, ни бомбардировщики! — Мальчишеский задор в голосе Штернберга перерос в звенящий лихорадочный восторг. — За те несколько лет, которые для всех людей за границами рейха будут лишь несколькими днями, мы воплотим все наши научные проекты в жизнь и создадим такое оружие, которое не оставит нашим противникам ни малейшего шанса!

— Несколько лет за несколько дней? Это абсурд, — отчеканил Каммлер. — Это противоречит всем физическим законам.

— Вы сами только что видели: это вполне возможно. Чудо, другой пласт реальности, называйте как угодно. Для нас всех сейчас важно лишь одно: это работает.

— Хорошо, что насчёт импорта, доктор Штернберг? — не унимался Каммлер. — Вы сказали, граница будет непроницаема. Вы намереваетесь на несколько лет отрезать Германию от всего мира?

— Именно так. Мне потребуется ваше содействие, господа. Мы должны организовать масштабную операцию, чтобы обеспечить германскую экономику всем необходимым…

— И что же — вы предполагаете, что сумеете изменить ход времени для всей Германии? — громко спросил Зиверс. — Только для Германии?

— Я не предполагаю. Я уверен в этом, — торжественно объявил Штернберг, ловя по-отечески гордый взгляд Зельмана.

В какой-то миг всё происходящее, преломлённое исполинской линзой новой реальности, приоткрывшейся перед изумлённой публикой — реальности сверхчеловеческого всесилия, — предстало на долю секунды в совершенно неожиданном виде, словно на негативе, и в этой непривычной гамме иного мироощущения одно лишь присутствие суконномордых чиновников казалось кощунственной насмешкой над величием древней тайны, над восторженностью и молодостью её обладателя. Но стоило только моргнуть, и угол восприятия вновь сместился — и в зале всё было по-прежнему: эсэсовский учёный, новаторский проект, ничего особенного. Арийская наука, как известно, призвана творить чудеса…

* * *

Велосипед подрагивает и позванивает на стыках плит. Отсветы фонарей тусклым шероховатым сиянием на мокрых камнях отмечают узкую мощёную дорожку, ведущую через глухую темень океана высокой травы. Ветер то и дело тяжёлой волной накатывается на кроны деревьев, сопротивляющихся с паническим многоголосым шорохом, и тогда, стремительно падая из чёрной вышины, по дождевику лупят пули крупных капель.

Следует торопиться. Штернберг выезжает за резную чугунную ограду с высокими каменными столбами, взятую напрокат из какого-то безымянного городка, где он недавно был проездом, и оказывается на узкой улочке с довольно условными, слишком уж одинаковыми, но, тем не менее, вполне уютно сидящими по обе стороны мостовой домами. Свет фонарей плавится и растекается на округлых камнях брусчатки. Шелестит дождь, иногда позванивая металлом. Штернберг летит по ночной улице, словно дух почтальона. При нём даже есть какая-то сумка, но, что в ней находится, он не имеет ни малейшего представления. Не помнит он также — или вовсе не знает — смысл и содержание предстоящего собрания, на которое уже — отчего-то он твёрдо уверен — сильно опаздывает.

Безликая поначалу улица постепенно обретает внешность и характер и вдруг превращается в одну из мюнхенских улочек, но в конце концов удивляет, когда вдруг взбирается на пригорок и заканчивается таинственными чугунными воротами с полуотворённой калиткой. Штернберг бросает велосипед у ворот, чтобы ринуться через туманный двор и взбежать по ступеням высокого крыльца. Дёргает на себя дверь. Широкий коридор тускло-жёлтый сверху и тёмный снизу. Через каждые несколько метров стоит по паре эсэсовцев, при чудовищном освещении плохо видно, но, кажется, на петлицах у них изображены черепа: это означает, что они служат в частях СС «Мёртвая голова», задача которых — охрана концлагерей.

Прежде чем Штернберг успевает сообразить, куда его занесло, его вытряхивают из дождевика, и чей-то голос хрипло шепчет на ухо: «Вас давно ждут, оберштурмбанфюрер». Люди с белыми черепами на петлицах обступают его плотным кольцом. На их глаза падают чёрные тени от козырьков. От всего этого почему-то веет холодным ужасом, и Штернберг замирает в муторном ожидании, но тут его подхватывают под локти и всей толпой влекут куда-то в темноту. «Пустите, чёрт вас побери, куда вы меня тащите?» Ему не отвечают. Он упирается ногами, но каблуки скользят, будто по льду. Он рвётся назад, но масса твёрдых тел несёт его дальше, как горная лавина. «Я так никуда не пойду! Отпустите меня немедленно!» — «Мы все идём, — шипят ему в оба уха. — Мы идём вперёд — так приказал фюрер». Он подгибает колени и падает на пол — его хватают за руки, за ноги, несут. Он яростно отбивается, его крик тонет в многоголосом хоре, грянувшем «СС марширт». Мелькают факелы, взвиваются знамёна, луч прожектора ударяет в потолок, пробивает его навылет и уходит в чёрное беззвёздное небо. «СС идёт! Освободить дорогу! Готовы штурмовые колонны!» — распевают идущие церковными голосами. Вдалеке звучит орган. С визгом раскрываются высокие двери, и Штернберга швыряют за порог.

Всё мгновенно смолкает. Тихо шипит старый граммофон; стучат часы. Комната небольшая и скверно освещённая единственной лампой в углу. За квадратным окном густо валит снег. Горят свечи, сгущая черноту теней. Оберштурмфюрер Ланге поднимается из-за стола, неторопливо объясняет: «Видите ли, я отвечаю только за первоначальную сортировку заключённых. А что происходит в бараках, это уже надо спрашивать у капо… Хотите выпить, оберштурмбанфюрер?» Штернберг смотрит на угреватую физиономию Ланге, лоснящуюся в жёлтом свете, знакомую до рвоты, — именно эту рожу он на протяжении нескольких месяцев представлял себе в качестве мишени, когда ходил в тир. Ужас наваливается на плечи тяжёлым жарким одеялом. «В вашем деле я вам помочь вряд ли смогу», — Ланге разводит руками. Китель на нём застёгнут на все пуговицы, зато ширинка — расстёгнута. Позади Ланге на диване телесно желтеет что-то неестественно короткое. «Но вот если вы ко мне по поводу девочек — рад буду помочь. Выбор у нас, сами понимаете, богатейший, — Ланге ухмыляется, показывая кривые зубы. — И никаких низших рас. Для начала вы можете осмотреть мою коллекцию…»