Книга Песня на два голоса - Кэтрин Полански

Майкл молчал. Он отлично умел слушать, по-прежнему.

— Я не знаю, как зовут моего зверя, — продолжала Лора все торопливее и торопливее. — Знаю, что у него глаза дракона, острые когти и еще много разных полезных штучек — любой компьютерный монстр умрет от зависти. Зверь смотрит на меня из моих глаз, зверь медленно раздвигает в улыбке черные губы, и острые зубы так сияют в свете призеркальной лампочки, что впору зажмуриться. Здравствуй, говорит мне зверь. Что ты тут только что наврала? Что я слабая, говорю я. Ну-ну, говорит зверь и разворачивает хвост. Что я ничего не могу и я устала, говорю я. Ну а еще? — подначивает зверь. Что я себя не люблю. И зверь усмехается. И я усмехаюсь вместе с ним, Майкл.

Она сглотнула. Только однажды Лора рассказывала про это своему психоаналитику, какому-то из, и тот молча выслушал, после чего прописал антидепрессанты.

Вряд ли Майкл посоветует ей пить таблетки. Вряд ли ему это все важно. Она не могла остановиться. Утром в несущейся по Нью-Йорку машине, в момент, когда будущее кажется глухой бетонной стеной, Лора приоткрывала для Майкла себя.

— Мой зверь может быть добрым. Он может быть, по его понятиям, справедливым, может быть нейтральным. Он очень хорошо умеет быть жестким, не любит быть жестоким, но иногда ему приходится. Он не дает мне пощады. Все, что я могу выторговать у него, — это несколько минут у зеркала, чтобы пожалеть себя до глубины души и не возвращаться к этому некоторое время. — Она всхлипнула и глубоко вздохнула, чтобы не заплакать. Момент слабости, сейчас пройдет. — Мне стоит некоторых усилий не давать ему сожрать все, что движется. Он любит сырое мясо, это верно. Мои понятия о морали и чести сдерживают его, хотя частенько он недовольно бьет хвостом и ворчит: Что ты тянешь? Зачем ты тратишь на это свое время? Чем дольше я живу, тем чаще прислушиваюсь к этому ворчанию. Мне становится неинтересной трата времени. Чем дальше, тем чаще я предпочитаю резко высказаться, а не разводить дипломатию. Зверя сильно раздражает человеческая глупость и желание сделать из своей жизни жвачку. Я уговариваю его, глажу, чешу за ушами. Каждый сам кузнец своего счастья, говорю я ему. Мы с тобой никогда никому ничего не навязываем, равно как и нам никто не может навязать. Мы не позволим себя обмануть, остальные же вправе заниматься этим с утра до ночи — но не с нами. Успокойся, мой зверь, успокойся. Так я ему говорю. Потому что у зверя есть крылья. Настоящие, с железными прожилками.

Майкл чуть придвинулся, протянул руку, взял ладонь Лоры в свою, но она не ответила на пожатие.

— Свою жизнь я решила провести весело. Не теряя времени на вещи, которые мне неважны или не слишком важны. На людей тоже. Решения приходят молниеносно, растянутость событий во времени — все короче. Я расту, Майкл. Я все время чувствую, как расту. Я начинаю считать на десять шагов вперед. Если я уже вижу, что мне не светит что-либо, я говорю себе: тебе это не нужно, детка. Не обессудь. Не обижайся. Но мне есть чем заняться, и я действительно хочу это делать. Для этого нужно много работать. Я не могу себе позволить отвлекаться на вещи, которые отнимут мое время, будут мне скучны или причинят боль. Моему зверю не нужно осуждение или одобрение, ему вообще наплевать. Единственное, что ему нужно, — это свобода. — Лора умолкла, отвернулась, вытерла набежавшие слезы. Полная чехарда с настроением сегодня. От гормонального взрыва, не иначе.

— То есть я попадаю в категорию вещей неважных и скучных? — немного погодя уточнил Майкл. — Твой зверь меня в твою жизнь не впустит?

Лора исподлобья посмотрела на него.

— Снова?

— Снова.

— Нет.

Он выпустил ее руку, покачал головой.

— Ты разучилась рисковать.

— Ерунда. Я вчера как раз рискнула.

— Никакого риска. Привет прошлому.

Он слишком хорошо меня знает, подумала Лора. Даже сейчас.

— Твой свободный зверь, — продолжал Майкл, скрестив руки на груди, — запирает тебя в клетку. Ты сама не видишь, как себя ограничиваешь.

— Я лучше знаю себя, Майкл.

— И да и нет. Кое-что ты просто не видишь.

— Как и ты.

— Что, например?

— Что ты слишком самонадеян. Все в мире должно идти по-твоему!

Он усмехнулся.

— Да, у меня тоже есть зверь. С зубами, когтями и прочим набором для настоящего джентльмена. Он попроще твоего, не церемонится. И он подсказывает мне не только, кого нужно рвать. Он говорит мне, кого нужно обернуть хвостом и защищать от всех невзгод.

— И ты решил обернуть хвостом меня?

— Рассматриваю этот вариант.

Лора глубоко вздохнула, пытаясь успокоить дыхание.

— Чего ты хочешь, Майкл? Скажи прямо.

— Доверия.

— Дружеского?

— Настоящего.

Лора горько рассмеялась.

— Твое чувство юмора тебе отказало. Шутка неудачная.

— А я не шучу.

— В твоих интересах признать, что шутишь.

— Иначе — что?

— Иначе я не захочу больше иметь с тобой ничего общего.

Майкл закатил глаза.

— Ты права. Я облажался. Я перестал понимать женщин, в частности тебя. У тебя в голове удивительная каша, Лора.

— А в твоей полно глупостей, — парировала она. Лимузин уже сворачивал к концертному залу, так что на разговор оставались считанные минуты. — Стоит ли вообще что-то затевать, если мы друг друга не понимаем?

— Сегодня ночью ты была очень искренней.

— Не заставляй меня жалеть об этом.

— Я был так плох?

— Я была так наивна. Впрочем, неважно. Ночь была чудесной, не стану отрицать. — Лора нацепила темные очки. — Давай работать, Майкл. Нас связывает не только вчерашний секс, но и работа.

— Цинично, — буркнул он и замолчал. Видимо, переваривал их разговор, пока еще успешно балансировавший на грани бреда.

Все это Лоре не нравилось. Откуда взялись папарацци? Зачем Майкл озвучивает глупые идеи? Да разве может быть что-то совместное, кроме работы? Кому это надо? Окончательно рассердившись, Лора вышла из машины, не дожидаясь, пока Джо распахнет дверцу.

Надо все время работать над собой.

То, что ее раздражает, бесит и прочее, нужно переводить в энергию замкнутости. То есть не бросаться на людей, а просто молчать и делать все по-своему, использовать данное время для того, чтобы разобраться с какими-то своими делами. И быть милой и доброй с людьми, конкретно с этим чертовым Майклом, снова случившимся в ее жизни. Претензий им не высказывать (кроме тех случаев, когда их очень надо высказать) и не пускать их к себе в душу. Ведь раз за разом Лора убеждалась, что чужая — в данном случае ее — душа никому из окружающих не нужна. Зачем? У них есть свои. И ее проблемы им не надобны. И жаловаться не надо! Тот, кто жалуется, выглядит глупо. Откровенность… За нее всегда приходится платить.