Книга Zeitgeist (Дух времени) - Брюс Стерлинг

— От этих сигарет ты угодишь в больницу, — предупредил он.

— Ничего подобного.

— Вот увидишь! У них невинный вид, но они страшно вредные, можешь мне поверить.

Старлиц выдохнул дым и уставился в сиренево-синее кипрское пространство.

— Значит, он меня перехитрил?

— Ты, конечно, мне друг, Леха, но со своим маленьким музыкальным бизнесом ты Озбею не соперник, понимаешь? Человек, называющий себя Озбеем, — профессиональный тайный агент. Он командует «эскадронами смерти». За ним стоит государственный аппарат. Никакой он не музыкальный антрепренер, все это притворство.

— Я тоже притворяюсь антрепренером.

— Ты даже на него не похож, — мрачно бросил Хохлов. — Озбей выглядит гораздо убедительнее тебя.

— «Тайный агент»! — внезапно передразнила их Зета по-русски. — «Эскадроны смерти», «государственный аппарат»!

Старлиц сделал сердитое лицо.

— Зета, не перебивай взрослых, когда у них серьезный разговор. Это невежливо.

Она насупилась.

— Зачем ты столько с ним болтаешь? Как же я? С ним ты еще наговоришься. Я хочу, чтобы ты разговаривал со мной.

— Что она тебе сказала? — спросил Хохлов. — Мне показалось, что она пытается произнести что-то по-русски.

— Дочь просит меня проявить больше внимания к семейным делам.

— Правильно, умница! — одобрил Хохлов. — Думаю, пришло тебе время остепениться. — Он задумчиво оглядел Старлица. — Забота о чудесной дочке — или голова, вмурованная в турецкий цемент! К таким сигналам грех не прислушаться.

Старлиц повернулся к дочери.

— Зета, я с тобой поговорю, честное слово. Я очень много тебе расскажу. Просто ты застала отца в разгар важных событий. Мне надо сперва кое в чем разобраться.

— Деньги? — догадалась Зета.

— Совершенно верно, деньги. Ради них и создаются поп-группы.

Она внимательно на него смотрела, щуря глаза.

— Разве люди из-за этого играют музыку? Из-за денег?

— Ничего подобного! Я сказал только, что ради денег создаются группы.

Зета пожала худенькими плечиками и потупила глазки.

— Ладно, папа, я подожду.

Старлиц, глядя на нее, ощущал первый приступ искренней вины за всю свою взрослую жизнь. Ему пришло в голову, что малышка Зета держится отлично. Ее переправили через полмира, как невостребованный багаж, и оставили у его порога, а она… Он был противен самому себе. Особым тоном, предназначенным для усмирения разбушевавшихся на концерте подростков, он спросил:

— Тебе лучше, Зета? Тошнота прошла?

— Когда ты со мной разговариваешь, мне становится лучше.

Они захлопнули дверцы такси и покатили дальше.

— Кстати, Пулат Романович, мы с тобой не впервые сталкиваемся с такими типами. Вспомни Шакала Рафа[21]в Финляндии. Тоже был крепкий орешек.

— Ты шутишь? Я по-прежнему имею дело с Шакалом Рафом. Это одна из причин, почему мне так не терпится покинуть этот вшивый турецкий остров и вернуться в покой и безопасность Белграда. Раф в Белграде, теперь он работает там. Мир на Балканах затянулся, скоро там опять начнется заваруха. Тогда русские станут в Сербии очень популярны. Всякий раз, когда сербам попадает шлея под хвост, они вспоминают о своей любви к русским.

— Я тоже это заметил.

— Так что они нас скоро полюбят, и президент Сербии простит мне угон его специального самолета.

— Тут мне нечего сказать, Пулат: ты говоришь дело. Что у нас с поп-музыкой в Белграде? В Нови-Саде? Не считая всех этих славянских девчонок в стиле «турбо-фолк», вроде Цецы Разнятович. Мы уже выступали в Хорватии и Словении.

— Послушай моего совета, Леха, и забрось свой музыкальный бизнес. Не борись с Озбеем, просто продайся ему. Он способен хорошо заплатить: за ним стоит все турецкое государство, поэтому он может проявлять щедрость. «Большая Семерка» гораздо дороже Озбею, чем тебе. Международный гастрольный тур — прекрасное прикрытие для турецкого тайного агента, торгующего оружием и наркотиками. Твои девчонки переправят его на Ближний Восток, на Балканы, в Центральную Азию, как семь верблюдиц.

— Очень может быть. Но чёс по маргинальным, зарождающимся рынкам с группой, копирующей «Спайс Гёрлз», — это моя оригинальная идея, черт возьми!

Хохлов поднял на него влажные глаза. —"Оригинальная идея"? Это непрофессиональный разговор.

— Кроме того, я сделал на группу ставку в маджонг.

Хохлов махнул рукой.

— Тебя не поймешь, Старлиц. То ты изрекаешь истины, то становишься дурак дураком.

Турецкая Республика Северного Кипра, непризнанное государство, не добилась от непреклонного руководства гражданской авиации большинства стран разрешения на открытие воздушного сообщения. Поэтому главный аэропорт страны поражал скромностью. Терминал был неприглядным и пыльным, вокруг цвели неухоженные кусты. Ржавый радар аэропорта был похож на решетку для барбекю.

Оставив Хохлова в такси, Старлиц распахнул перед Зетой треснутую стеклянную дверь терминала и дальше повел ее за руку. Пол аэропорта Эркан был покрыт тонким хрустящим слоем желтой пыли, надутой ветром, торговые киоски выглядели неопрятно, щербатые металло-искатели казались совершенно лишними.

Старлиц купил дочери пузатую цветастую коробку рахат-лукума.

— Это съедобное? — подозрительно спросила Зета.

— Да, похоже на мармелад.

— Я ем только белый мармелад.

— Значит, выбирай белые кусочки.

На табурете у стойки бара восседал Визел. Он цедил джин с тоником из стакана, отягощенного крупными зелеными дольками местного лайма. Его изможденная физиономия была вымазана кремом для загара, на верхней губе уже отрастали усы. У него была новая прическа, новые очки, новые сумки с аппаратурой. Из кармана плаща, смахивающего на шинель, торчал красно-белый билет турецкой авиакомпании.

Появление Старлица с девочкой стало для него неожиданностью, но он взял себя в руки.

— Легс! Вот так встреча!

— Как дела, Визел?

— Отлично! Превосходно! Я тебе бесконечно благодарен за то, что ты познакомил меня с Мехметкиком. Он завалил меня фотографической работой. Его дядя — большая шишка в турецких масс-медиа.

— А как же!

Визел показал ламинированный пропуск с эмблемой «Большой Семерки», висевший у него на шее.

— Он поручил мне снимать группу в турецких гастролях. Возможно, здесь не центр мировой поп-культуры, зато туркам, представь, такие штуки еще не безразличны. — Визел отодвинул экспонометр и непочатую пачку «Крейвен-Эй» и извлек турецкий скандальный журнальчик из стопки глянцевых западных аналогов, валяющихся на стойке. — Полюбуйся этими турецкими снимками! Здесь все еще лезут за корсаж и задирают юбки… Если звезда ложится в постель с мужчиной, турки еще не ленятся раздуть из этого скандал. Я вернулся в эпоху «Сладкой жизни»![22]