Книга Мент: Рождество по-новорусски - Александр Золотько

– И какова вероятность… э-э… удачного освобождения? – спросил Владимир Родионыч.

– Процентов десять, – сказал спокойно Гринчук.

– Вы только отцу этого не говорите, – предупредил Полковник.

В дверь кабинета постучали.

– Да, – ответил Владимир Родионыч.

В кабинет заглянула секретарша:

– Приехал Игорь Иванович Шмель.

Владимир Родионыч кашлянул и посмотрел на Гринчука. Тот улыбнулся. Очень мило.

– Пригласите, – сказал Владимир Родионыч.

– И чаю ему приготовьте, – громко сказал Гринчук. – И непременно – горячего.

– Приготовьте, – подтвердил Владимир Родионыч. – И коньяку.

Вошел Шмель. На правой щеке у него запеклась кровь.

– Присаживайтесь, Игорь Иванович, – указал Владимир Родионыч ему на пустое кресло, напротив Гринчука.

Шмель молча сел.

– Мы тут начали обсуждать проблему, – сказал Владимир Родионыч.

– И нам очень не хватает вашего холодного, как я надеюсь, разума, – добавил Гринчук.

– Где Егор? – спросил Шмель.

– В неотложке. На него напали хулиганы. Избили.

– Он об этом знает? – спросил Шмель.

– Когда мы уезжали – еще не знал.

Шмель молча достал из кармана куртки телефон набрал номер. Дал указания. Спрятал телефон.

Шмель умел держать себя в руках. И умел признавать поражение. Во всяком случае, временно. До тех пор, пока не появлялась возможность реванша. А пока пусть подполковник потешится. Может, оно все так произошло и к лучшему.

– Юрий Иванович нам здесь начерно обрисовал ситуацию, как она выглядит с его точки зрения, и даже предложил свои варианты решения. Я попрошу Полковника ввести вас в курс событий, а потом мы вместе все еще раз обсудим.

– Значит так, – тяжело выдохнул Полковник. – Они потребовали два миллиона.

Наталья Липская повторяла эту фразу уже почти два часа. Слова оставались без изменения, менялась только интонация. От ужаса до злости. И отчаяния.

Липская ходила по трехэтажному особняку, построенному по ее личному эскизу, и повторяла: «Два миллиона долларов». И что ее поразило больше всего, это то, что муж, Олег Анатольевич, сообщил, что легко может собрать такую сумму. К завтрашнему утру. Или даже к сегодняшнему вечеру.

А когда деньги нужны были ей, то приходилось просить, а потом и ожидать целыми днями. На последнюю свою шубу Наталья Липская денег ждала почти неделю. А это не два миллиона долларов.

Два миллиона долларов.

Два миллиона. Два миллиона. Эти деньги будут отданы неизвестным подонкам для того, чтобы выкупить подонка известного. Было, правда, во всем этом и нечто хорошее, обнадеживающее. Муж сказал что-то о том, что больше не собирается оставаться в этой стране, и что сразу после освобождения Леонида, соберет всех и увезет куда-нибудь на южные острова. Это было неплохо.

Но два миллиона долларов!

Горничная, повариха и няня старательно прятались. Когда Наталья в таком состоянии, ей на глаза лучше не попадаться. Последний раз она была в такой ярости, когда на приеме оказалась за одним столиком с дамой, дерзнувшей нарядиться в точную копию ее платья. Тогда истерика продолжалась неделю и привела к появлению нового, совершенно парижского и абсолютно эксклюзивного платья.

Теперь…

Два миллиона долларов.

Наталья Липская отправилась на кухню, наорала на повариху, которая не может, дебилка, поддерживать кухню в приличном состоянии. Повариха клятвенно пообещала, что сию же минуту начнет уборку, Наталья открыла, было, дверцу холодильника, но тут же одернула себя.

Лишние килограммы всегда будут лишними килограммами. А если они действительно поедут жить на острова, то купальники станут ее основной одеждой.

Наталья представила, как будет выглядеть ее шикарное загорелое тело на фоне тропической экзотики, и настроение почти улучшилось.

И, как это бывает в жизни и в кино, зазвонил телефон. Именно в этот момент.

Зазвонил не общий телефон, по которому иногда звонят даже горничной, а ее мобильный телефон, номер которого знают только самые близкие. Наталья взглянула на номер звонящего. Совершенно незнакомый набор цифр.

– Слушаю вас, – промурлыкала Наталья.

– Это я, – сказал Леонид.

– Леня? – воскликнула Наталья.

– Не ори. Они дали мне позвонить, а до отца я не мог дозвониться. Снова свой телефон посеял где-то. Скажи ему, что со мной все в порядке. Пока. Им нужны только деньги. Они их получат и меня сразу же отпустят. Передай это отцу. Пожалуйста. Пусть он заплатит. Они не шутят, слышишь? Не шутят. Они застрелили Гришу и Диму. Пожалуйста.

– Х-хорошо, – пробормотала Наталья.

Она совершенно не представляла себе, как и что нужно говорить Леониду в такую минуту. Нужно было, наверное, ободрить его.

– Папа сказал, что найдет деньги. Он сегодня вечером или завтра утром их привезет. Честное слово.

В трубке послышался какой-то шум, потом заговорил незнакомый голос:

– Слушай сюда, сука. Деньги собрать завтра до обеда. Если что не так – пришлем вначале палец вашего пацана, а потом, может, и что-нибудь посущественнее. Поняла?

– Да, поняла.

– И не дергайся, – сказал тот же голос. – Если что-то не сложится с этим пацаном, начнутся проблемы у тебя и твоих детей. Или ты будешь их в сейфе держать?

И связь оборвалась.

Руки у Липской затряслись. Она чуть не выронила телефон. Что-то закричала, замахала руками. Когда к ней бросилась повариха, а затем и горничная, стала отбиваться, выкрикивая что-то нечленораздельно.

Ее скрутили уже охранники, которых в доме за последний час стало значительно больше.

Наталью с трудом уложили в постель, дали каких-то противных лекарств. Истерика прошла, но все тело Липской продолжал бить озноб.

«Поняла?» – повторял голос.

Поняла? Поняла? И даже когда уши были зажаты подушками, голос все равно звучал.

Когда приехал вызванный охраной Липский, Наталья бросилась к нему, прижалась, обхватив за шею, и зашептала, словно в забытьи:

– Отдай им деньги, Олежек. Отдай. Они ни перед чем не остановятся. Они убьют меня. Или наших детей. Они сказали. Они могут. Пожалуйста.

Потом Наталья успокоилась немного и заснула.

Деньги привезли к полуночи. Все два миллиона. Полностью.

Липский сидел в кресле, рассматривая деньги, лежащие на столе перед ним.

Зазвонил телефон.

– Липский.

– Что ж ты, козел, делаешь? – спросил знакомый уже голос. – Я ж тебе сказал, что ни каких ментов. А ты?