Книга Мракобес - Елена Хаецкая

Он не видел Иеронимуса полтора года – с тех пор как тот покинул Раменсбург, оставив после себя дурную память, страх и мертвую Рехильду Миллер. А не разговаривал с ним и того больше. Еще с тех времен, когда оба таскались со Сворой Пропащих под знаменами бесноватого Лотара.

Бальтазар Фихтеле так глубоко погрузился в свои мысли, что не заметил, как вошел Иеронимус. Вздрогнул, увидев перед собой того, о ком только что думал.

– Можно подумать, вы появились из-под земли, отец Иеронимус, – сказал Фихтеле. И опять прикусил язык.

Иеронимус хмыкнул.

– А ты все такой же еретик, Фихтеле, как я погляжу, – заметил он.

Фихтеле побледнел.

– Прости, – тут же сказал Иеронимус. – Я не должен был так шутить.

– Шуточки у вас, отец капеллан, – пробормотал Фихтеле. И опять невпопад сказал, сам почувствовал. Да что же это такое!..

Иеронимус ждал, пока Фихтеле придет в себя. И как ни странно, Бальтазар постепенно успокаивался. Допил вино, потер пальцами лицо.

Мракобес заговорил первым:

– Как живешь, Фихтеле?

После смерти Рехильды Миллер Бальтазар недолго оставался в Раменсбурге. Боялся. Только дождался доротеиных родов. Он был очень привязан к своей сестре и не скрывал этого.

Эгберт изводился страхами за жену и будущего ребенка. А Бальтазар – тот слишком был подавлен гибелью своей любовницы, которая не любила его. Когда у Доротеи начались схватки, оба свойственника ушли в кабак к Готтеспфеннингу. Под вечер туда явилась Катерина Харш, помогавшая при родах. Мужчины к тому времени уже безнадежно напились. Женщина сурово поглядела на них и объявила, как отрезала: «Мальчик».

– Как Доротея, здорова? – спросил Иеронимус.

Бальтазар кивнул.

Тогда Иеронимус произнес имя, которое Бальтазар боялся услышать.

– А Николаус Миллер?

– Николаус умер.

После публичного сожжения Рехильды Николаус Миллер заперся в доме, никого не желал видеть. Ждал, пока к нему придут, арестуют, начнут допрашивать.

Никто не пришел. О нем словно позабыли.

Миллер перестал ходить в церковь. Отец Якоб несколько раз пытался достучаться к нему, но Николаус не открывал. Прислуге было запрещено вступать в разговоры с кем-либо.

Кончилось тем, что отец Якоб, человек грубый и решительный, призвал к себе нескольких горняков и при их содействии выломал дверь в доме почтенного гражданина Миллера. Николаус публично был объявлен одержимым. Обезумевшего от горя старика силой вытащили из дома.

Отец Якоб принялся выхаживать его. Лечение заключалось в том, что священнослужитель поливал больного отборной бранью, заставлял есть мясо даже по постным дням, таскал на службы, а по вечерам рассказывал все, что происходит в городе.

– Честно говоря, я думал, что от такого лечения Николаус помрет через неделю, – сказал Бальтазар Фихтеле. – Но он начал оживать. Тогда отец Якоб во всеуслышанье заявил, что бесы изгнаны и Николаус Миллер возвращается к полноценной жизни. Проклятье, так оно и было. Никогда не думал, что отец Якоб способен творить чудеса.

– От чего же тогда умер Николаус Миллер? – спросил Иеронимус, слушавший очень внимательно.

– С ним случился удар, – сказал Фихтеле.

Прислуга Николауса разыскала Бальтазара вечером в воскресный день, в кабаке, пьяного. Повисла у него на рукаве, умоляя идти с ней. Спьяну Бальтазар принял ее за потаскуху и с радостью согласился.

«Только у меня денег сейчас нет. В долг поверишь?» – сказал он, заранее зная, что не заплатит.

Девушка заверила, что денег не нужно. Это еще больше подняло дух подрывника. Она притащила его в дом.

– Так спешила, будто ей черти на пятки наступают, – рассказывал Фихтеле. – Я грешным делом подумал, что девице очень приспичило, и радовался, предвкушая удовольствие. Каково же было мое негодование, когда в постели я обнаружил разбитого ударом старика!

Он помотал головой.

– Я был так пьян, что решил, будто это соперник, и попытался выбросить его из кровати. Только когда он заговорил, я узнал его. Он назвал имя Рехильды. Тогда я начал трезветь.

– Что он сказал? – тихо спросил Мракобес.

– А? – Бальтазар вскинул глаза, встретил внимательный взгляд, покраснел. – Всякие глупости, как любой больной старик. Напомнил мне о том, что я любил его жену. Якобы это чувство делает нас близкими людьми – его и меня. Назвал ваше имя. Тут у меня подкосились ноги. – Бальтазар криво пожал плечами. – Нагнали вы тогда на нас страху… Миллер заметил это, хотя и был очень болен, и предложил мне присесть на его кровать. Я едва не рухнул прямо на него. Он сказал, что умирает. Хотел проститься со мной. Так глупо все вышло…

– Так ты попрощался с ним? – спросил Иеронимус.

Бальтазар кивнул.

– Я сказал ему: «До свиданья, господин Миллер», – мрачно поведал он.

* * *

Фихтеле привез письмо от Лотара Страсбургского, на службе которого нынче состоял. Граф Лотар настоятельно просил Иеронимуса фон Шпейера незамедлительно прибыть в Страсбург.

– «Доверие мое к Вашей опытности, давнее наше знакомство и уверенность в компетентности уважаемого корреспондента…» – Иеронимус оторвался от письма, перевел взгляд на Фихтеле. Тот сидел в кресле напротив, настороженный, точно в любую секунду готов был выскочить в окно и дать стрекача.

– Ты небось сочинил? – спросил его Иеронимус.

– Я.

Иеронимус бросил письмо в угол.

– А что, собственно, просил передать граф Лотар?

– «Так передай Мракобесу, говнюк: всех недоебанных дур доебать – жизни не хватит. Пусть в Страсбург едет. Нужен».

Выпалил единым махом и на Мракобеса посмотрел испуганно – не сердится ли.

Иеронимус только и сказал:

– Завтра выезжаем.

* * *

До Страсбурга путь неблизкий, а Иеронимус – скучный попутчик; либо спит в телеге, зарывшись в солому, либо молча смотрит на дорогу. Лошадью правили по очереди то Бальтазар, то Ремедий. Оба вооружены; кроме того, в телеге лежала аркебуза.

Часть пути проделали без помех; дважды ночевали в деревнях, под крышей, и трижды – в телеге. Спасибо, ночи в августе еще не слишком холодные.

На шестой день пути Бальтазар Фихтеле резко натянул поводья и сквозь зубы вымолвил:

– Дождались!

Большое дерево простирало тяжелый сук над лесной дорогой. На этом суку болтался повешенный. Когда телега остановилась, босые ноги мертвеца с синими лунками ногтей ткнули Бальтазару прямо в лицо.

Мертвец был богато одет – красный камзол с прорезными рукавами, штаны желтого бархата. На лбу черное пятно – перед тем, как повесить, оглушили дубиной. С убитого сняли только сапоги. Видно, очень понадобились кому-то.