Книга Эмигранты - Алексей Николаевич Толстой

Задержав его руку, Ардашев спросил:

– Вы хорошо знаете такого – Хаджет Лаше?

– Темный человек.

– А какие данные?

– Черт его знает, – никаких… Если нужно – добуду.

– Что он тут делает?

– Очевидно, как большинство иностранцев в Стокгольме, – поставки на армию, продовольствие для Петрограда, спекуляция на фондах… Постойте, постойте… (Бистрем отложил шляпу.) Его компаньон, вот тот, что приехал с дамами из Парижа, вчера давал интервью… Какая-то у них афера с нефтью с Детердингом… Корреспонденты чрезвычайно заинтересовались, особенно американцы. Говорят, эта афера должна отразиться на международных отношениях… Хорошо. Я все узнаю подробно.

Он распахнул дверь и столкнулся с Хаджет Лаше.

– Простите, я стучал, но вы горячо разговаривали, – Хаджет Лаше церемонно поклонился Ардашеву, дружески кивнул Бистрему и сел, не снимая перчаток, поставил трость между колен. – Я вам писал, Николай Петрович, этим объясняется мое вторжение… – С улыбкой – Бистрему: – Вы собирались уходить, но вижу, намерены спросить меня о чем-то?

– Несколько слов о нефти… – Бистрем присел у двери, положив шляпу на одно колено, на другое – блокнот.

– Простите, принципиально не даю интервью никому никогда. Не обижайтесь, Бистрем, я дам вам заработать на чем-нибудь другом… (Огромные башмаки Бистрема на вощеном полу и отблескивающие очки его застыли настороженно.) Если обещаете не упоминать моего имени, приезжайте ко мне, я вам наболтаю крон на пятьдесят всякой чепухи… (Засмеялся и – Ардашеву.) Нефтью я интересуюсь, как прошлогодним снегом. Но со вчерашнего дня, видимо спутав меня с моим другом, Левантом, журналисты оборвали мой телефон: бакинская нефть, «Стандарт Ойл» и Детердинг, Деникин и большевики… Господа, я только романист, я страшно извиняюсь, что пишу плохие романы, но позвольте мне быть чудаком и спрашивайте о нефти у моей квартирной хозяйки.

Поднявшись, кашлянув, Бистрем проговорил глухо:

– Благодарю вас!.. – И, не прощаясь, вышел.

– Так наживаешь себе врагов. – Хаджет Лаше сделал безнадежный жест рукой в перчатке. – Бистрем не плохой малый, но когда-нибудь я же вправе обидеться, – журналисты упорно говорят со мной о чем угодно, только не о моих книгах. (Он засмеялся, показав сильную белую линию зубов.) Я к вам вот с каким предложением, Николай Петрович… У группы лиц возникла мысль купить «Скандинавский листок»… Вы бы не вошли в компанию?… (Ардашев отложил сигару и насторожился.) Дело ведется плохо, денег у них нет, а хорошая, культурная русская газета, ох, как нужна… Перед иностранцами стыдно за «Скандинавский листок», – газета, надо признаться, определенно пованивает… Вы согласны со мной? (Ардашев быстро подумал: «Что за черт, дурак или провокатор?») Я немножко патриот. К тому же честолюбие, неудовлетворенное честолюбие, Николай Петрович. Ночи не сплю, – засело гвоздем, так и чудится: нижний фельетон Хаджет Лаше, – глава из романа, продолжение следует… Кстати, прошу принять мой последний труд. (Он вынул из кармана книжечку на серой скверной бумаге.) Отпечатано в Петрограде, в прошлом году. О ней хотел писать Амфитеатров, но было уже негде… Полюбопытствуйте… Я хорошо знаю Турцию, – здесь все на основании подлинных фактов… (Он положил книгу на край стола.) Подумайте над моим предложением, Николай Петрович. В городе нехорошо говорят про газету… А это больно. Говорят – там всем заворачивает какой-то инкогнито, будто бы на издание разменял несколько царских бриллиантов, за какие-то гроши загнал евреям в Гамбург чуть ли не шапку Мономаха… Вы не слышали? Нет?… Наверное, сплетни журналистов… Даже и ваше имя приплели.

Не то почудилось, не то на самом деле – издевательское торжество просквозило вдруг в добродушных, даже глуповатых глазах гостя. Ардашев похолодел от омерзения и сделал непоправимую ошибку… Начав смахивать в кучу невидимые крошки на скатерти, сказал глуховатым голосом:

– Простите, не понимаю цели нашего разговора… Вы, видимо, плохо осведомлены: я – один из соиздателей «Скандинавского листка»… Чрезвычайно благодарен вам за критику, но оставляю за собой свободу ею воспользоваться. (Все больше сердясь.) Газета наша левая, хотите считать ее большевистской – считайте, желаете верить в царские бриллианты и шапку Мономаха – сделайте ваше одолжение, – разуверить не могу, да и нет охоты опровергать всякие пошлости… (Не на крошки на скатерти надо было ему глядеть, а на гостя в эту минуту.) На этом, думаю, можем исчерпать нашу беседу.

Теперь – встать и ледяным кивком ликвидировать неприятного гостя… Проклятая интеллигентская мягкотелость! – Ардашев не мог поднять глаз, чувствуя, что, кажется, пересолил и нагрубил. А может быть, гость просто неудачно выразился и сам, наверное, смущен до крайности?

Гость молчал. Угнетающе не шевелился на стуле. Ардашеву видны были только острые носки его лакированных туфель – на правый носок села муха. Хаджет Лаше проговорил тихо:

– Вы меня не изволили понять, Николай Петрович… Если я и выразился резко о «Скандинавском листке», то не за левизну. Идя сюда, я чувствовал себя связанным, это правда. Вы открываете карты, – тем лучше. Я могу говорить искренне. Мы единомышленники, Николай Петрович… (Ардашев поднял глаза, – Хаджет Лаше, округло разводя руками, говорил с подкупающим добродушием.) Возьмите Анатоля Франса. Открыто объявил себя большевиком. А как же иначе должен смотреть подлинный культурный европеец на акты величественной трагедии, которые развертывает перед ним русская революция? На вилле «Сайд» я застал Анатоля Франса у камина в беседе с Шарлем Раппопортом. Первое, что спросил Франс: «Друг мой, вы видели Ленина?» Я ответил: «Да…» Франс указал мне место у камина: «У этого огня сегодня беседуют только о героических событиях». Короче говоря, Николай Петрович, мой резкий отзыв вызван вот чем: в «Скандинавском листке» помещена заметка об английской гарантии юденических денег. Теперь я верю, это простой промах редакции, – заметка желтая и помещена Митькой Рубинштейном. Вы знаете, что он играет на понижении курсов?

Все еще сердясь, Ардашев ответил глухим голосом:

– От кого бы она ни исходила, заметка полезная… Пускай Рубинштейн спекулирует, тем лучше: Юденич натворит меньше зла с дутой валютой.

– Браво!.. Это по-большевистски… Так газета намерена валить юденические деньги? Это смело. Я аплодирую. Я все-таки не оставляю мысли стать ближе к газете. Хотелось бы застраховать газету от случайностей гражданской войны… Представьте, падет Петроград? Подумайте над моим предложением. Я располагаю ста пятьюдесятью тысячами франков, – это реальнее, чем шапка Мономаха. Правда?

– Из этого ничего не выйдет, Хаджет Лаше. Газета издается на деньги частных лиц, но распоряжается ею редакционный совет.

– Они меня должны знать.

– Кто они?

– Редакционный совет.

Ардашев подумал, поджав губы.

– Простите, Хаджет Лаше, я не могу раскрыть конспирации и даю честное слово, что и сам очень слабо посвящен в эти тайны…