Книга Черный список - Александра Маринина

Со стороны калитки послышались голоса, вернулась Ира. Мыторопливо выскочили из сада и уселись на ступеньках лестницы, ведущей в ихкомнату, как будто весь вечер тут и просидели.

– Привет, полуночники, – шепотом сказала Ирочка,подходя к нам.

– Привет, гулена, – шепотом откликнулась Таня. –Где была?

– Вы будете очень смеяться, но мы ходили на нудистский пляжкупаться.

– А что, здесь и такой есть? – спросил я.

– Точнее сказать, был. Оказывается, месяц назад его закрыли.Туда нужно спускаться по канатной дороге, а в прошлом месяце одна кабинкасорвалась, и теперь там все ремонтируют. Так что наша попытка искупатьсяголышом бесславно провалилась.

Я в душе посочувствовал хорошенькой веселой Ирочке. Понятно,что на нудистский пляж она со своим седобородым социологом ходила с совершенноопределенной целью, и купание без купальника было только необходимым фоном, таксказать, сопутствующим условием для того, чем мы с ее подругой только чтозанимались в саду. Интересно, почему Мазаев для этого не привел ее в своюкомнату? Хозяева идейно-строгие? Или он отдыхает здесь уже не в первый раз и впрошлые годы приезжал с женой? Мне, как человеку абсолютно счастливому,хотелось, чтобы и всем вокруг было хорошо, поэтому я великодушно предложил:

– А что, если мы с Танечкой пойдем прогуляться? Она целыйдень просидела за работой, ей нужно размяться. Как, Танечка? Пойдем?

Татьяна усмехнулась и выразительно посмотрела в сторонусоседнего двора. В комнате Мазаева как раз зажегся свет.

– Ну, если наш ученый сосед еще не лег спать, то, пожалуй,имеет смысл.

– Таня! – В голосе Ирочки послышался ужас. – Этонеудобно. Ты что!

– Ничего. Пойдем, Дима. По дороге и к соседу заглянем.

– Ну, ребята, ну я не знаю…

– А тут и знать нечего. Только убери со стола мои бумаги.

– Спасибо вам, – растерянно пролепетала Ирочка.

Мы вышли на улицу, я оставил Татьяну возле калитки, а самподошел к открытому окну соседнего дома. Юрий Сергеевич сидел на кровати изадумчиво изучал рисунок обоев на стене, грея в ладонях рюмку с коньяком.

– Господин социолог! – позвал я вполголоса.

Мазаев вздрогнул, едва не пролив коньяк на пол.

– О, это вы, Слава. А я испугался от неожиданности.

– Буду краток, – сказал я, стараясь нерасхохотаться. – Мы с Татьяной идем гулять, а Ирочка дома. В вашемраспоряжении не меньше часа, это я вам гарантирую. Только не разбудите Лилю.

– Но… Подождите, Слава…

– Целую крепко, ваш Владислав, – бросил я уже на ходу.

– Куда направимся? – спросила меня Татьяна, когда явзял ее под руку и уверенно повел в неизвестном направлении.

– Не знаю, – беззаботно ответил я. – А ты кудахочешь?

– Домой, – очень серьезно ответила она. – У меняпосле любви упадок сил и ноги подгибаются. Я, видимо, не такая тренированная,как ты.

– Ты на что это намекаешь?

– Только на твою спортивную форму. А ты что подумал?

Я расхохотался.

– Татьяна Григорьевна, с вами не соскучишься! Прости, я всамом деле не подумал, что у тебя сил нет. У меня, например, крылья выросли. Номне было так жалко твою Ирочку! Должны же у нее быть какие-то радости помимокухни и стирки.

Мы шли в сторону моря и молчали. Сначала молчать было легко,но потом чем дольше затягивалась пауза, тем большую неловкость я испытывал.Татьяна недовольна? Сожалеет? Устала? Я сделал что-то не так? Обидел ее?

Я начал нервничать, но не мог пересилить себя и спросить. Аона шла рядом, и я многое отдал бы сейчас, чтобы узнать, о чем она думает.

На набережной царило оживление, несмотря на то, что уже былтретий час ночи. Работали ночные бары и дискотеки, рестораны и казино.

– Хочешь, зайдем куда-нибудь? – предложил я.

Она отрицательно покачала головой.

– Там шумно, а мне нужно подумать.

– Я могу узнать, о чем?

Ну вот, слава богу, подумал я, все-таки решился спросить.Даже если она сейчас скажет что-нибудь неприятное, все равно это лучше, чеммучиться неизвестностью.

– О пожаре. Я думаю, как перестроить сюжет с учетом того,что я узнала из Сережиных документов, и при этом не переделывать то, что уженаписано. Ужасно не люблю переделывать.

Я ожидал чего угодно, только не этого. Большего удара посамолюбию мужика нанести невозможно. Пусть бы она сказала, что разочарована,что я не доставил ей удовольствия, что я слаб или, наоборот,невыносимо-назойливо вынослив. Любой упрек можно воспринять как информацию,сделать вывод и исправиться. Но это… Я как дурак иду и думаю только о том, чтопроизошло в саду, а она – о своей книжке.

– А я думаю о тебе, – зло ответил я. – Извини, такуж я сентиментально устроен.

Она внимательно посмотрела на меня и вдруг мягко улыбнуласьи погладила меня по щеке.

– Не сердись, милый. У нас все было хорошо, просто отлично,но зачем это обсуждать? Если это будет когда-нибудь еще раз – я буду рада. Еслинет – то нет, тогда и говорить не о чем. Верно?

Я не нашел что ей возразить, но разочарование свое скрыть несмог. Правда, уже через минуту мне стало смешно. Ну что это я, в самом деле,слюни распустил! Она права. Мы знакомы с ней слишком мало, чтобы из фактафизической близости делать выводы о развивающихся отношениях. Она же не можетзнать, как сильно она на меня действует и как странно мне то, что со мнойпроисходит. В ее глазах мой порыв – эпизод, экспромт разведенного мужика наотдыхе, не более того. И если она не видит за всем этим переполняющей менянежности, то это моя вина, а не ее.

Мы прошли мимо очередного открытого ресторана и поравнялисьс небольшим павильончиком, витрины которого были плотно уставлены рядамивидеокассет. Это был пункт проката. Я скользнул глазами по надписям на кассетахи собрался было уже идти мимо, но вдруг мое внимание привлекло нечто совсем ужне кассовое. Я увидел многократно повторенные названия: «Освобождение»,«Победа», «Битва за Берлин», «Блокада», «Подвиг разведчика», «Сильные духом». Ядаже решил было в первый момент, что мне померещилось. Но нет, кассеты лежалировными стопками, пять «Освобождений», столько же «Побед» и «Блокад», остальныхназваний было еще больше – по восемь-десять штук. Чудеса какие-то! Здесь, вкурортном городе, переполненном «новыми русскими»? Я сделал шаг вдоль витрины иудивился еще больше. Теперь моему изумленному взору предстали многочисленныеназвания фильмов 40 – 50-х годов: «Простая история», «Неоконченная повесть»,«Все остается людям»…

Павильон был открыт, надпись у входа гласила, что работаетон круглосуточно. Я заглянул внутрь и увидел знакомую физиономию юноговидеобизнесмена Лени, который поставлял видеокассеты Николаю ФедоровичуВернигоре.