Книга Миллион черных роз - Наталья Александрова

— Полиция… полицию я как-то выпустил из виду, — признался Леня, — в полицию на допросы я буду сам тебя возить.

— Ты же взорвался в машине, тебе нельзя некоторое время появляться на людях!

— Загримируешь меня, в первый раз, что ли?

— Что мне еще остается делать, — уныло согласилась Лола.

На следующий день капитан Сойка входил в театр через служебный вход с обреченным выражением лица. Дело об убийстве Валерии Борисовны Кликунец явственно забуксовало на месте. Следователь Крачкин склонялся к мысли, что виновна в нем та самая Ольга Чижова, останавливало его только то, что все улики против нее косвенные, и что хороший адвокат за полчаса не оставит от них камня на камне. В том, что Ольга Чижова найдет в случае чего самого лучшего адвоката, ни следователь, ни сам капитан ни минуты не сомневались.

Несмотря на все Лолины ухищрения, скромные макияж и одежду, следователь Крачкин с первого взгляда проникся к ней глубоким недоверием, уверил себя, что распознал в Чижовой пустую и вздорную бабенку, которая вполне могла в пылу ссоры и в истерике пырнуть шпагой свою приятельницу Кликунец. Жаркие уверения Лолы в том, что между ней и Валерией не было не только любовных, но даже и самых обычных дружеских отношений, ничуть Крачкина не убедили. В его представлении все актеры и актрисы были сомнительными, морально неустойчивыми людьми.

Капитан Сойка имел более широкие взгляды, он испытывал вполне объяснимую симпатию к Лоле, как ко всякой красивой женщине, ему очень не хотелось увидеть такую красотку в камере предварительного заключения, а потом на скамье подсудимых. В конце концов, эту чокнутую мадам Кликунец мог пырнуть шпагой кто угодно. Настораживал его еще букет темно-красных роз, который валялся на трупе, но, как выяснилось, букет этот тоже был взят из гримерной Ольги Чижовой.

«Да, наш Василий Терентьевич будет праздновать победу, — думал Сойка, — розы тоже на первый взгляд указывают на виновность Чижовой. С другой же стороны, она в театре ведущая актриса, да еще и красотка, и только ей на спектакле дарят так много цветов, что она не все букеты уносит домой. Розы эти стояли у нее в гримерной второй день, так что кто угодно мог взять их».

Капитан вздохнул и потянул на себя дверь. На вахте сегодня сидела другая бабуля, вернее бабулей ее назвать язык не повернулся бы. Пожилая женщина в черном свитере, с тщательно убранными в узел совершенно седыми волосами казалась учительницей на пенсии. «Тебя с седыми прядками над нашими тетрадками…» — чуть было не запел Сойка, едва удержался.

Вахтерша обернулась и подняла глаза поверх очков, чтобы получше разглядеть вошедшего. Учитывая немалый рост капитана, ей это было трудно, поэтому она даже приподнялась со стула.

— Вы к кому, молодой человек? — строго спросила она. — Здесь служебный вход.

Капитан подошел ближе и показал служебное удостоверение.

— Ах, вот вы кто, проходите, пожалуйста…

— А я хотел бы побеседовать с вами. Давайте познакомимся и поговорим, — вежливо попросил Сойка.

Пожилая женщина решила, что если усадить Сойку рядом с собой, ей будет гораздо легче разговаривать — не надо задирать голову.

Звали ее театрально — Корделия Павловна, и Сойка в душе сначала поразился этому шекспировскому совпадению, но потом решил не обращать внимание.

— Ваша коллега, — начал капитан, — к моему глубокому сожалению, не смогла сообщить нам ничего интересного.

По лицу женщины пробежала тень, но она ничего не сказала.

— Возможно, с вами мне повезет больше, — продолжал капитан.

— Возможно, — согласилась Корделия Павловна. Злословить о коллегах было не в ее правилах.

— Убийство произошло позавчера, вы, верно, уже знаете подробности.

Старуха молча кивнула.

— И вы дежурили накануне вечером…

— Не только вечером, но и весь день, — прервала она капитана, — у нас так положено, смена по двенадцать часов, начинаем в одиннадцать утра. Заканчиваем в одиннадцать или полдвенадцатого вечера. Потом приходит ночной сторож, он запирает все двери и спит где-то там…

— Валерия Кликунец была накануне в театре?

— Была, разумеется, она редко пропускала спектакли.

— И вы помните, когда и с кем она ушла?

— Очень хорошо помню, потому что она ко мне специально подошла. Она, видите ли, потеряла свою брошку.

— Что? — капитан вскочил со стула.

— Сядьте, пожалуйста, — слегка поморщилась Корделия Павловна и добавила учительским голосом: — Я повторю, если вы не поняли. Покойная Валерия Борисовна обратилась ко мне с просьбой. Она, дескать, потеряла свою брошку, так что если кто-то найдет и принесет, то пускай оставит ее у меня, она назавтра заберет.

— Она была расстроена, что потеряла такую дорогую вещь?

— Нет, выглядела она совершенно спокойно. А когда я выразила сомнение в том, что брошку ей вернут — люди-то ведь разные, не все честные, она так рассмеялась и сказала, что вещь эксклюзивная, продать ее не будет никакой возможности, так что умный человек это поймет и вернет брошку, а глупый обязательно попадется.

— Ну и ну, — поразился капитан. — Значит, на следующее утро брошки при ней не было…

— И не могло быть, — невозмутимо ответила старуха. — Видите ли, покойная одевалась всегда с большим вкусом. По моим наблюдениям драгоценностей у нее было очень много, но никогда она не носила лишнее. Это ведь только малокультурные люди считают, что чем больше золота и дорогих камней на пальцах, шее и в ушах, тем больше окружающие будут им завидовать и уважать, — старуха снова заговорила учительским голосом. — С Валерией Борисовной такого никогда не случалось. Драгоценности она носила только к вечернему туалету. А днем одевалась хоть и элегантно, но просто. Во что, например, она была одета в то трагическое утро позавчера?

— Ну, — вспомнил капитан, — черные брюки, черный тонкий свитер… сверху, кажется, жакет…

— Серый, мягкого трикотажа… — добавила старуха, — ну сами посудите, можно к такому костюму носить бриллиантовую брошь?

— Да уж, — буркнул капитан, — но тогда это совершенно меняет дело.

— Я знаю, что брошку нашли в столе у Ольги Чижовой, — добавила старуха, — и скажу вам, что наверняка ее подбросили недоброжелатели. Просто нашла какая-нибудь злобная завистливая баба и подбросила ей в стол. Сделать гадость — большая радость, так ведь говорят, верно?

— Верно, — пробормотал капитан, — спасибо, Корделия Павловна, вы мне очень помогли. Жаль, что позавчера вас не было дома, ведь вам звонили… и вчера тоже…

— Ну, молодой человек! — старуха рассмеялась. — В моем возрасте уже нечего стыдиться, когда не ночуешь дома. Так что могу признаться: навещала приятельницу, да так два дня у нее и прожила. Домой мне не к кому торопиться…

Капитан развернулся и направился не в театр, а в управление. Следовало срочно сообщить о брошке следователю. Одна улика против Чижовой считай, что устранена. Кто бы ни подбросил ей брошку — убийца или «друг» из театра, — так или иначе, утром этой брошки на покойной Кликунец не было и быть не могло. Версия ограбления и раньше висела на ниточке, а теперь рухнула.