Книга Взлет черного лебедя - Ли Кэрролл

Я переступила порог палаты и замерла: на стуле у койки отца расположился Оби Смит. Он играл в карты с Романом и Заком Ризом. Зак и папа хохотали над какой-то шуткой медбрата. Эта парочка меня даже не заметила, в отличие от Оби. Он развернулся ко мне, и в его глазах загорелись зеленые огоньки. Затем он принялся сдавать карты, и с кончиков его пальцев вспорхнули светлячки. Золотистые вспышки озарили воздух. Раньше я бы решила, что сверкание — признак очередного приступа мигрени… однако я никогда не видела, чтобы вспышки имели форму крылышек эльфов.

— Гарет, — ласково произнес мой отец, — что ты там торчишь с раскрытым ртом? Этот молодой человек… Как вас зовут, никак не запомню?

— Оберон Смит, — ответил медбрат, не спуская с меня глаз.

Король фейри! Я пока не утратила способность изумляться. Но при виде персонажа шекспировского «Сна в летнюю ночь» я изумилась не на шутку.

— Оберон был знаком с Сан Леоном на Гаити, — сообщил мой отец.

Я уставилась на Романа. Неужели такое возможно? Он находится рядом со сверхъестественным существом и ничего не чувствует? Но с другой стороны, я ведь встречалась с Обероном трижды и не подозревала, что он — не просто добрый парень и опытный медбрат. Оказывается, он и не являлся человеком. Тут он встал, и я обомлела. За его спиной раскрылись полупрозрачные травянисто-золотые крылья, словно павлиний хвост. Я чуть было не сделала реверанс, но Оби уже отвешивал мне легкий поклон, а затем указал на стул.

— Прошу вас, мисс Джеймс, отдохните. Похоже, ночь у вас выдалась долгая.

Его взгляд был устремлен на мою шею. Я закутала горло шарфом, Оби будто прикоснулся к двум колотым ранкам на коже. Я покраснела.

— И верно, ты очень усталая, Гарет. Ты не должна себя загонять в угол, пока меня нет дома и я не могу о тебе позаботиться.

Я чуть не рассмеялась. Когда я в последний раз ощущала заботу? Уж точно не после гибели матери. Когда мы вернулись с ее похорон, отец уселся в ее кресло-качалку, купленное в антикварном магазине, когда мама была беременна мной… и кресло под ним развалилось. Он тогда разрыдался, хотя на кладбище не плакал. А я себе не разрешила. Ведь если расклеимся мы оба, то точно никогда не остановимся. С того дня я его опекала. Неужели он искренне думал, что все наоборот?

— Не слишком ли ты много времени суетишься в галерее? — осведомился отец.

— За нас старается Майя, — заверила я Романа. — Но нам необходимо наскрести немного денег, чтобы платить ей побольше, когда она так перерабатывает.

Я поморщилась от неловкости. Неприятно заговаривать о финансах, когда папа еще не поправился, но Майя действительно пришла к нам на выручку.

Роман согласно кивнул. Я села на стул, предложенный мне Обероном. Он шагнул на несколько дюймов в сторону и прислонился к стене. Крылья бесшумно сложились за спиной. Уголки его изумрудных миндалевидных глаз оказались чуть приподняты вверх, и в них плясали искорки. Кончики его ушей были слегка заострены, а кожа отливала золотом. Даже в своей медицинской форме он выглядел по-королевски. Я вспомнила стихотворную строку — не Шекспира, а другого поэта, описывающего Оберона. «Король лунного света, принц сновидений».[38]«Так и есть», — решила я.

— Значит, вы с Гаити? — поинтересовалась я у него. Из сказок мамы я помнила, что фейри не могут лгать, отвечая на прямо поставленный вопрос.

— Мой народ пришел на этот остров из другой страны, — ответил Оби Смит, лукаво улыбнувшись.

— Но вы действительно знали Сан Леона? Вы молодо выглядите. В семидесятых, когда Сан жил на Гаити, вы, наверное, были еще ребенком.

— Внешность обманчива. Я гораздо старше. В Нью-Йорк я приехал примерно в то же время, когда в городе появился Сан. На самом деле я как раз рассказывал вашему отцу о том, что он некоторое время жил у меня. И незадолго до смерти оставил в моей квартире картину. На ней изображена красивая темноволосая женщина, стоящая перед каменной башней. Полотно называется «Маргарита».

— Видимо, он написал портрет твоей матери, — сообщил Зак. — Сан был от нее без ума… Как и все мы, конечно.

Я поглядела на Зака. Он взял розданные карты и ловко тасовал их костлявыми пальцами. В нем что-то изменилось. Войдя в палату, я не заметила ауры ни у Романа, ни у Зака. Сияние Оберона затмило остальные цвета. Лишь теперь я обнаружила над головой художника светло-зеленое свечение. Цвет юной весенней листвы… Ширина нимба была около четверти дюйма, и почему-то я не сомневалась, прежде она была иной, и нежный оттенок он приобрел недавно.

А еще я заметила, что у Зака не трясутся руки. Кроме того, когда он говорил о моей матери, он всегда волновался.

— Ты прав, — согласился папа. — «Маргарита, твердыня моей силы, — вот как говорил Леон, — оберегай меня». Мне приятно думать о том, что он изобразил ее незадолго до своего ухода из жизни.

Надо же, Роман помнит, что Сан Леон мертв! И он не горевал об этом.

— Я бы хотела увидеть произведение Леона, — произнесла я.

— Я обещал вашему отцу, что принесу ему картину. Может, если вы не заняты, то составите мне компанию и сами ее возьмете. Сейчас заканчивается моя смена. Я недалеко живу.

— Но я только что пришла. Я хотела бы побыть с отцом…

Внезапно я услышала негромкое сопение. Я скосила глаза на Романа и увидела, что он мирно спит.

— Боюсь, мы его утомили — целую ночь напролет рассказывали разные истории, — негромко протянул Оберон. Он положил ладонь на плечо Зака, тот обмяк на стуле и отключился. Аура старика запульсировала и стала еще шире. — Почему бы вам не проводить меня? Нам о многом надо потолковать.

Я встала и следом за Обероном покинула палату. Мне хотелось задать ему миллион вопросов. Существовали ли еще создания вроде него? Тот ли он самый Оберон, которого описал Шекспир в своем «Сне в летнюю ночь»? Мог ли он летать с помощью крыльев? Или они являются иллюзией, фокусом? Где правда, а где обман? Какова вероятность того, что я теряю рассудок? Но я решила сменить тему на более скучную и обыденную.

— И чем же, — спросила я, когда мы шагали по коридору, — король лунного света и принц сновидений занимается в больнице?

Оберон Смит запрокинул голову, и по этажу разнесся его рокочущий, гортанный смех. Изумрудная волна покатилась впереди него. Она окутывала и стариков, и молодых и, наконец, настигла тощего пациента в кресле-каталке. Он поднял руку, прикоснулся к своему лицу — будто вспомнил, кто он такой.

— Ах, этот старый баловник Гораций Уолпол! Говорил я ему, что его цветистая фраза меня когда-нибудь смутит. А вам, моя милая, я скажу: дела плохи. И могут стать еще хуже.

ПОД ЗЕМЛЮ

Оберон направился в раздевалку для медперсонала на пятом этаже. Он взял из шкафчика свое пальто. Я наблюдала за его изящными движениями. Крылья прошли сквозь черную кожу, нисколько не помявшись.