Книга Мертвые незнакомцы - Итан Блэк

Раздается грохот, сигналят автомобильные гудки. В тридцати ярдах позади, на изгибе подъездной дороги к аэровокзалу, – безобидная «жестянка»: столкнулись «рейнджровер» и прокатный пассажирский микроавтобус.

Такси той женщины он больше не видит, а в девять утра движение на автостраде имени Джона Ф. Кеннеди, по которой машина едет к озеру, небольшое. Накануне вечером Воорт позвонил в Эванстон, и миссис Лила Фарбер, как по-прежнему предпочитает называть себя вдова, сказала, что будет ждать его дома.

– Я – хозяйка, поэтому хожу на работу, когда хочу, но не понимаю, зачем нам с вами встречаться, – сказала она. – Какое отношение несчастный случай с Чаком имеет к чему-то там в Нью-Йорке?

– Вы не возражаете, если я все объясню на месте?

В Эванстоне такси едет на север по Шеридан-роуд – четырехполосный, обсаженный дубами проспект пересекает кампус Северо-Западного университета. В занятиях сейчас перерыв, судя по количеству студентов, гуляющих или едущих на велосипедах по островкам разноцветных листьев.

Следуя указателям, шофер на северной границе кампуса сворачивает налево на Линкольн-стрит и проезжает два квартала на запад, в район богатого вида частных домов в тюдоровском стиле, напоминающих Воорту нью-йоркские Ривердейл или Уэстчестер. Ухоженные участки. Дубы такие большие, что, наверное, помнят еще президента Вудро Вильсона. Совсем нет пешеходов – как в Беверли-Хиллз. Машины на подъездных дорожках поновее, и отовсюду, когда он вылезает из такси, доносится пронзительное жужжание разнообразной садовой техники: это беженцы из Центральной Америки, разъезжающие на старых грузовичках, сдувают листья с газонов или засасывают их в гигантские мешки при помощи садовых пылесосов с бензиновым приводом. Уровень децибел выше, чем на Таймс-сквер.

Миссис Фарбер открывает дверь очень быстро: по-видимому, смотрела из окна, как Воорт идет к дому. Это миловидная блондинка, на добрых двадцать лет младше, чем был ее муж, когда умер. Волосы до плеч, прическа, бывшая в моде на Манхэттене два года назад. Облегающий красный жакет на трех латунных пуговицах открывает белую блузку и намекает на хорошую фигуру. Средней длины черную юбку дополняют туфли-лодочки и галстук-бабочка. Всем своим видом она напоминает агента по торговле недвижимостью: эдакая активная, общительная, всегда готовая помочь девочка, но Воорт напоминает себе, что после смерти мужа она управляет сетью из двадцати мебельных магазинов. И что межличностные сигналы в разных городах различаются. За пределами Нью-Йорка люди не считают таким уж обязательным с места в карьер демонстрировать жесткость.

– Я оставила Табиту дома, как вы просили, – говорит она, проверив удостоверение Воорта и сравнив сделанную в управлении фотографию с фотографией на нью-йоркской лицензии.

– Эти снимки похожи на фотографии из уголовного дела, – шутит он.

– Вы, наверное, встали до рассвета, чтобы попасть сюда к девяти. У меня есть кофе и бублики на воде, не яичные. Моя невестка всегда говорит, что пицца и бублики в Нью-Йорке совсем другие. Она настоящий гурман.

– Бублики, – голодный Воорт улавливает аромат кофе, – это здорово.

– Позвать Табиту вниз?

– Давайте сначала поговорим.

На кухне она снимает пленку, прикрывающую китайское блюдо с половинками бубликов на кедровом столе в уголке для завтрака. Еще на столе пластиковая ванночка мягкого сыра, нарезанная ломтиками копченая лососина и тарелочка с маринованными корнишонами.

– Я всю ночь не спала, все гадала, что вам нужно. Скажите, мистер Воорт, почему вы здесь?

– Потому что надеюсь, что вы сможете мне помочь.

Наливая себе кофе и стараясь разрядить обстановку, насколько возможно при таких обстоятельствах, Воорт начинает говорить. Не упоминая о своей дружбе с Мичумом, он рассказывает о списке и гибели человека, который его составил.

– Какая-то невероятная история, – говорит миссис Фарбер.

– Знаю. Но когда произошел пожар, мы решили посетить места, где погибли другие люди, и проверить, что и как.

– Просто не знаю, что сказать.

– Имя вашего мужа было в списке. Но пока у нас нет ни малейшего представления о том, что этот список означает.

– Можете повторить имена?

Воорт повторяет.

– Никогда о них не слышала. – Миссис Фарбер качает головой. Говорит она искренне, но Воорт замечает, что ее дыхание становится глубже, а цвет лица – ярче. – Вы хотите, чтобы я поверила, будто гибель Чака не была несчастным случаем?

– Это возможно. Простите, что разбередил старую рану. Именно поэтому я и не хотел объяснять по телефону.

– Но после того как он упал, здесь все говорили… патологоанатом… полиция… то, как он ударился головой… – Она ненадолго замолкает. Потом спрашивает: – Убийство?

– Насколько я понимаю, официально считается, что он споткнулся об игрушку, – говорит Воорт.

– Дочь всегда утверждала, что в то утро убрала игрушки. И с тех пор ее как подменили. Она перестала встречаться с друзьями. У нее ухудшились оценки. Я водила ее к врачу. Он сказал, что Табита чувствует себя виноватой. Она наказывает себя. Считает, что все ее обвиняют.

– Это так?

– Вы бы слышали, какие гадости кричали ребята в школе. А теперь получается, что, возможно, она говорила правду.

Губы миссис Фарбер сжались в жесткую линию, превратились в губы старухи, съежившейся от накопленного опыта. Она не знает, что и думать. Сказанное Воортом слишком трудно осознать. Слово «убийство» для большинства людей связано с телевидением. Такого не случается ни с ними, ни с их знакомыми. Чашка в ее руке дрожит, и, когда Лила ставит ее на блюдце, раздается звон и жидкость выплескивается. Воорт понимает, с каким отвратительным выбором она столкнулась. Действительно ли ее дочь невольно стала причиной гибели мужа? Или же его убил кто-то чужой?

– Но в доме ничего не пропало, – говорит она, мысленно возвращаясь в день смерти Чака Фарбера. – Нас не ограбили. Соседи не видели, чтобы кто-то входил в дом. Табита! – зовет она, и через пару минут они слышат медленное движение наверху и приглушенные шаги по застланной ковром лестнице. – Бабушка и дедушка, родители Чака, обвиняют ее, – говорит Лила Фарбер. – Они стараются не показывать этого, но относятся к ней уже не так, как раньше. Наверное, так со всеми.

– Может быть, им нужно время. – Воорт говорит банальности, прекрасно понимая (в памяти он слышит голос Камиллы: «Я сделала аборт»), что время тут ни при чем. Бывают разочарования, которые отрезают от сердца куски, и время не в силах их исцелить.

А в дверях стоит девочка, не знающая покоя в своем собственном доме, месте, где ей должно быть уютно. Детское лицо никогда не должно выражать такое страдание, думает Воорт. Уголки рта опущены, каштановые волосы плохо расчесаны, джинсовая рубашка выбилась из джинсов. Девочке все равно, как она выглядит. Карие глаза смотрят куда-то между Воортом и голым куском стены, словно для Табиты Фарбер любое общение с людьми означает неприятности. Она напоминает Воорту собак, которых он видел в нью-йоркском приюте: настороженные дворняжки, скуксившиеся в клетках, ожидающие пищи и воды от тех самых чужаков, которых они боятся.