Книга Тот, кто следовал за мистером Рипли - Патриция Хайсмит

— Да, да, деньги, — машинально отозвался Том.

Выставка была не из тех, которые успокаивают, к тому же Том все время был настороже — как бы не наткнуться невзначай на Джонни и детектива. Очень сложно и странно было воспринимать все это, вместе взятое, представление художников о немецком социуме 20-х годов, антикайзеровские плакаты Кирхнера[8], времен Первой мировой, портреты в исполнении Отто Дикса плюс его знаменитое полотно «Три уличные проститутки» и одновременно беспокоиться о появлении пары американцев, которые могут положить конец этому пиршеству духа. «Да пошли они к черту!» — сказал себе Том и сухо проговорил, обращаясь к Фрэнку.

— Давай-ка ты сам смотри, не появится ли твой брат, а я хочу насладиться сполна.

Окружавшие его полотна были словно сладчайшая, проникающая прямо в душу музыка.

— Ага, вот и Бекман[9]! — восхищенно выдохнул он. — Твой брат любит выставки? — спросил он Фрэнка.

— Не так сильно, как я, но любит, — прозвучал мало обнадеживающий ответ. Фрэнк был явно поглощен наброском, выполненным углем: темная комната, на заднем плане в левом углу окно, на переднем — одинокая фигура мужчины, от которой веяло одиночеством заточения. Рисунок по технике далеко не блестящий, однако необычайно выразительный. Тюрьма — вот первое, что приходило на ум при виде этого помещения. Видимо, поэтому Фрэнк и не мог оторвать от эскиза глаз. Тому пришлось слегка встряхнуть его за плечо.

— Простите. — Фрэнк повел головой и оглянулся на обе двери зала, где они находились. — Отец часто брал меня с собой на выставки. Он любил импрессионистов, особенно французских. У нас дома Ренуар — тоже на эту тему. «Снегопад в Париже» называется.

— Ну вот, значит, было в твоем отце что-то привлекательное — он любил живопись. И мог себе позволить ее коллекционировать.

— Да, этого у него не отнимешь. Только что такое для него картины — какие-то несколько сот тысяч долларов. — Фрэнк сказал это таким тоном, словно речь шла о ничтожных суммах. — Я заметил, что вы все время пытаетесь сказать о моем отце что-нибудь хорошее, — с долей раздражения заметил Фрэнк.

— О мертвых либо хорошо, либо ничего, — пожимая плечами, сказал Том.

— Он, видите ли, мог позволить себе приобрести Ренуара! — горячо продолжал Фрэнк. Пальцы его то и дело сжимались в кулаки, словно он собирался драться, а глаза смотрели куда-то вдаль. — Еще бы — когда рынком сбыта для него был весь мир и каждый человек в отдельности. Ну, если не каждый, то очень многие. Его компания специализировалась на деликатесных диетических продуктах. Он любил повторять, что добрая половина населения Америки — это люди, страдающие ожирением.

Они проходили через залы, в которых уже побывали. В комнате слева шел мини-показ фильмов. Около десяти человек сидели на стульях, и еще несколько смотрели стоя. На экране показались русские танки, атакующие позиции немцев.

— Как я вам говорил, есть обычные продукты и деликатесы, а есть все то же, но с низкой калорийностью: вот это и производит отцовская компания. Про это можно сказать абсолютно то же самое, что говорится об азартных играх и проституции: это значит наживаться на чужих пороках — сначала людей раскармливают, потом заставляют сбрасывать вес, а дальше все повторяется в обратном порядке.

Том улыбнулся: горячность Фрэнка забавляла его. Но откуда столько горечи? Может, подспудно им движет желание как-то оправдать свой поступок? Ладно, пускай выпустит пар. (Том при этом представил себе кипящий чайник с подпрыгивающей крышкой.) Вопрос в том, сумеет ли когда-нибудь мальчик избавиться от чувства вины полностью, избавиться раз и навсегда? Может, этому так и не суждено случиться, но рано или поздно Фрэнку придется сформировать свое отношение к происшедшему. Том был убежден, что человек обязан вырабатывать собственный подход к любому допущенному им в жизни промаху. От этой внутренней оценки будет зависеть и воздействие поступка на личность — либо позитивное, либо негативное, которое неизбежно будет иметь гибельные для личности последствия. Один и тот же поступок может быть воспринят по-разному: либо как трагедия, либо — при конструктивном подходе — относительно спокойно. Фрэнка терзало чувство вины, и потому он решил разыскать его, Тома Рипли; парадокс же заключался в том, что самого Тома никогда не мучили угрызения совести, и этим он отличался от прочих. Многие на его месте лишились бы сна или терзались бы кошмарами — в особенности после того, что он учинил с Дикки Гринлифом, — но Том спал спокойно.

Том заметил, что Фрэнк снова сжал кулаки, но поблизости ни одного подозрительного лица не было, это была мальчишеская реакция на собственные, вероятно, тревожные мысли.

Том тронул его за руку и сказал:

— Пожалуй, для одного раза довольно. Давай выбираться.

Они двинулись к выходу. Когда проходили через последний зал, у Тома возникло странное чувство: ему показалось, что он проходит не мимо портретов, а сквозь строи вооруженных солдат, — и это несмотря на то, что далеко не все картины изображали военных; на некоторых были люди во фраках. Том ощутил растерянность, и это ему очень не понравилось. Откуда оно возникло, это чувство? Вероятно, не только под впечатлением картин. Сложившаяся ситуация явно начинала действовать ему на нервы, задевать лично. Следовало избавиться от Фрэнка, положить этому конец. Неожиданно Тому пришла в голову мысль, заставившая его рассмеяться.

— В чем дело? — спросил Фрэнк и стал озираться по сторонам. Он чутко улавливал любую перемену в настроении Тома.

— Да ни в чем. Время от времени мне приходят в голову самые невероятные идеи, — ответил Том.

На самом деле он подумал о том, что если Джонни и детектив случайно увидят его рядом с Фрэнком, то, принимая во внимание его дурную славу, вполне могут решить, что Том Рипли похитил Фрэнка. Они могут прийти к подобному выводу и в том случае, если сыщику вздумается выяснить, где живет Том, и он обнаружит, что Фрэнк находится там же. Правда, кроме мадам Аннет, о пребывании в Бель-Омбр Фрэнка никто не знает — это во-первых, а во-вторых, он не затребовал от семейства никаких денег.

Они взяли такси, доехали до гаража и без приключений добрались до дома около шести. Элоиза была наверху. Она мыла голову. Вместе с сушкой эта процедура должна была занять минут двадцать, что вполне устраивало Тома. Он хотел еще раз попробовать вызвать Фрэнка на откровенность.

— Почему бы тебе не позвонить Терезе? — бодро начал он. — Скажи ей хотя бы, что ты жив и здоров. Тебе совсем необязательно сообщать, где ты находишься, тем более она уже наверняка знает, что ты во Франции.

При упоминании о Терезе Фрэнк снова весь напрягся.

— Мне кажется, вы хотите, чтобы я... исчез. Я вас понимаю, — проговорил юноша дрогнувшим голосом.