Книга Хроника капитана Блада - Рафаэль Сабатини

— Сиди там, чёртова шельма, и чтоб тихо было, не то яуспокою тебя на веки вечные.

Из-за двери донёсся стон, затем заскрипела кровать — каквидно, женщина в отчаянии бросилась на неё, — и всё стихло.

Питер Блад решил, что её участие в этом деле теперь для негоболее или менее ясно и, по-видимому, закончено. Он поглядел на своего бывшегосотоварища и улыбнулся с наигранным спокойствием, хотя на душе у него былодалеко не спокойно.

— Не проявлю ли я чрезмерную нескромность, если позволю себеспросить, каковы твои намерения, Каузак? — осведомился он.

Приятель Каузака, долговязый, вихлястый малый, тощий и скуластый,сильно смахивающий на индейца, рассмеялся, навалившись грудью на стол. Егоодежда изобличала в нём охотника. Он ответил за Каузака, который молчал,насупившись, не сводя мрачного взгляда с пленника:

— Мы намерены передать тебя в руки дона Мигеля де Эспиноса.

И, наклонившись к лампе, он оправил фитиль. Пламя вспыхнулоярче, и маленькая грязная комната словно увеличилась в размерах.

— C'est ca[4], — сказал Каузак. — А дон Мигель, надополагать, вздёрнет тебя на нок-рее.

— А, так тут ещё и дон Мигель затесался! Какая честь! Верно,это цена, назначенная за мою голову, так раззадорила вас всех? Что ж, это самаяподходящая для тебя работёнка, Каузак, клянусь честью! Но всё ли ты учёл,приятель? У тебя впереди по курсу есть кое-какие подводные рифы. Хейтон сошлюпкой должен встретить меня у мола, когда пробьёт восемь склянок. Я и так ужезапоздал — восемь склянок пробило час назад, если не больше, и сейчас тамподнимается тревога. Все знают, куда я шёл, и отправятся туда искать меня. А тысам знаешь, ребята, чтобы меня найти, перетряхнут и вывернут наизнанку весьэтот город, как старый мешок. Что ждёт тебя тогда, Каузак? Ты подумал об этом?Вся твоя беда в том, что ты начисто лишён воображения, Каузак. Ведь этонедостаток воображения заставил тебя удрать с пустыми руками из Маракайбо. Иесли б не я, ты ещё по сей день потел бы на вёслах на какой-нибудь испанскойгалере. А ты вот обозлился на меня и, как упрямый болван, не видишь дальшесобственного носа, думаешь только о том, чтобы выместить на мне свою злобу, исам на всех парусах летишь к своей погибели. Если в твоей башке есть хотькрупица здравого смысла, приятель, тебе бы надо сейчас поскорее убрать парус илечь, пока ещё не поздно, в дрейф.

Но Каузак в ответ лишь злобно покосился на Блада и принялсямолча обшаривать его карманы. Его товарищ наблюдал за этим, усевшись натрёхногий сосновый табурет.

— Который час, Каузак? — спросил он.

Каузак поглядел на часы Питера Блада.

— Без минуты половина десятого, Сэм.

— Сдохнуть можно! — проворчал Сэм. — Три часа ждать ещё!

— Там, в шкафу, есть кости, — сказал Каузак. — А тут у наснайдётся, что поставить на кон.

И он ткнул большим пальцем через плечо на стол, гдепоявилась кучка разнообразных предметов, извлечённых из карманов капитанаБлада: двадцать золотых монет, немного серебра, золотые часы в форме луковицы,золотая табакерка, пистолет и, наконец, булавка с крупным драгоценным камнем,которую Каузак вынул из кружевного жабо капитана. Рядом лежали шпага Блада иего серый кожаный патронташ, богато расшитый золотом.

Сэм встал, подошёл к шкафу и достал оттуда кости. Он бросилих на стол и, пододвинув свой табурет к столу, сел. Монеты он разделил на двеодинаковые кучки. К одной кучке прибавил шпагу и часы, к другой — пистолет,табакерку и булавку с драгоценным камнем.

Питер Блад, внимательно и настороженно следивший за ними,почти не чувствуя боли от удара по голове — так напряжённо искал он в этиминуты какого-либо пути к спасению, — заговорил снова. Страх и отчаяние сжималиего сердце, но он мужественно не позволял себе в этом признаться.

— И ещё одного обстоятельства ты не учёл, — медленно, словнонехотя процедил он сквозь зубы. — А что, если я пожелаю дать за себя выкуп,значительно превосходящий ту сумму, которую испанский адмирал предлагает за моюголову?

Но это не произвело на них впечатления. А Каузак даже поднялего на смех.

— Tiens![5] А ты же был уверен, что Хейтон явится сюдаосвободить тебя. Как же так?

И он расхохотался, а за ним и Сэм.

— Это вполне вероятно, — сказал капитан Блад. — Вполневероятно. Но полной уверенности у меня нет. Ничего нет абсолютно верного в этомневерном мире. Даже и то, что испанец заплатит вам эти восемьдесят тысячреалов, то есть ту сумму, в которую он, как мне сообщили, оценил мою голову. Сомной ты можешь заключить более выгодную сделку, Каузак.

Он умолк, но его острый, наблюдательный взгляд успел уловитьалчный блеск, мгновенно вспыхнувший в глазах француза; успел заметить он ихмуро сдвинутые брови второго бандита. Помолчав, он продолжал:

— Ты можешь заключить со мной такую сделку, котораявознаградит тебя за всё, что ты потерял у Маракайбо. Потому что за каждуютысячу реалов, обещанную адмиралом, я предлагаю тебе две.

Каузак онемел с открытым ртом, выпучив глаза.

— Сто шестьдесят тысяч? — ахнул он, не скрывая своегоизумления.

Но огромный кулак Сэма обрушился на шаткий стол. Сэм грубовыбранился.

— Хватит! — загремел он. — Как я договорился, так и сделаю.А не сделаю, мне несдобровать… да и тебе, Каузак, тоже. Да неужто ты, Каузак,такая курица, что поверил этому беркуту? Ведь он заклюёт тебя, как только тывыпустишь его на свободу!

— Каузак знает, что я сдержу слово, — сказал Блад. — Мы сним плавали вместе. Он знает, что моё слово ценится дороже золота дажеиспанцами.

— Ну и пусть. А для меня оно не имеет цены. — Сэм угрожающеприблизил к капитану Бладу своё скуластое злое лицо с тяжёлыми, набрякшимивеками и низким, покатым лбом. — Я пообещался доставить тебя сегодня в полночьв целости и сохранности куда следует, а когда я берусь за дело, я его делаю.Понятно?

Капитан Блад посмотрел на него и, как это ни странно, широкоулыбнулся.

— Ну ещё бы, — сказал он. — Ваше разъяснение не оставляетместа для загадок.

И он действительно так думал. Ибо теперь для него сталоясно, что это именно Сэм вошёл в сделку с испанцами и не осмеливается нарушитьдоговор, опасаясь за свою жизнь.

— Тем лучше для тебя, — заверил его Сэм. — И если не хочешь,чтобы тебе опять забили кляп в рот, так попридержи свой вонючий язык ещё часикатри. Уразумел?