Книга Палач в белом - Михаил Серегин

Когда вызванный врач прибыл – это был личный знакомый Игоря Станиславовича, – Макаров отвел его в сторону и что-то сказал. Тот кивнул и поспешил в палату, где лежал Светлышев. Нам Макаров велел расходиться, ничего не объяснив.

Пожав плечами, мы разошлись. Однако ни на второй, ни на третий день нам так и не сказали, что же случилось со Светлышевым. Больше всего меня занимал вопрос: почему Макаров вызвал врача со стороны, если любой из нас мог оказать Светлышеву помощь? И что это за врач?

Прошло несколько дней, и по клинике неукротимыми тараканами поползли слухи. Как выяснилось, в так называемом «Клубе психологической разгрузки», который регулярно посещал Светлышев, клиентам создавали максимально комфортную и расслабленную атмосферу. Сами они считали, что это достигается за счет хорошей работы психологов. Однако все оказалось гораздо хуже. Там, оказалось, их попросту приучали к наркотикам. Сначала зелье подсыпали в питье, которым обильно и совершенно бесплатно потчевали всех участников. Организм человека расслаблялся, он чувствовал себя какое-то время просто великолепно, считая, что это результат общения с гуру.

Через некоторое время организм привыкал к определенной дозе наркотика и уже не мог без нее обходиться. Вот тут-то клиенту и объясняли, что он, просто говоря, попал. Нет, он, разумеется, остается членом клуба и может по-прежнему потреблять в нем любые напитки, но уже не бесплатно.

В эти сети умудрился попасть даже такой, казалось бы, опытный и серьезный человек, как Вениамин Павлович Светлышев. Когда он понял, что с ним случилось, то пришел в ужас. Но воля его оказалась довольно слабой, и он не смог бороться со своим недугом. Дело осложнялось еще и тем, что Светлышев был врач. Он сильно стыдился того положения, в которое попал, и предпринимал отчаянные усилия, чтобы скрыть это как от коллег, так и от домочадцев.

Денег на наркотики ему уже не хватало. Ему какое-то время давали в долг, а потом просто, что называется, перевели на счетчик.

Сопоставив эти факты, я пришел к выводу, что маленький человечек, который к нему приходил, шел затем, чтобы сказать Светлышеву об истечении срока долга. Поэтому Светлышев и впал в депрессию – денег нет, наркотиков тоже.

Организм донимал его, требуя свою порцию отравы, и в итоге Светлышев решился на должностное преступление – позаимствовал наркотические средства в клинике. Но, не рассчитав, переборщил с дозой. То есть получилась обычная передозировка, от которой умирают многие наркоманы.

На счастье, Светлышев выжил. Он лежал в наркологической клинике, и вопрос о его дальнейшей судьбе был открыт. Как выяснилось, он рассказал о клубе сам, и этим рассадником заразы заинтересовались правоохранительные органы. Подозрительный гуру был арестован, то, что он являлся наркоторговцем, доказано. Члены клуба разбрелись кто куда – кого отправили на лечение, кто просто скрывался от врачей и милиции.

Руководство клиники предпринимало все усилия, чтобы эта некрасивая история не выплыла наружу. Но сотрудники все равно перешептывались между собой, и руководству пришлось смириться с этим, понадеявшись только на то, что этот инцидент не выйдет за стены больницы.

Конечно, это печальное событие еще не являлось доказательством того, что со Светлышева автоматически снимались подозрения в убийствах – если таковые и были, разумеется. Но, проанализировав ситуацию, я решил, что такое вряд ли возможно. Прежде всего потому, что у Светлышева не было денег на наркотики. Будь он врачом-убийцей, он бы не дошел до того, чтобы воровать в клинике...

У меня оставался только один подозреваемый – Четыкин, – и именно его персоной я собрался заняться в ближайшее время. И как только приступил, на меня, точно из мешка, посыпались неприятности.

Увы, предсказания старика Петковского начали сбываться даже раньше, чем я успел их как следует обдумать. Точнее, не прошло и недели. За это время я успел сделать многое – получить от Хоменко дискету с информацией, купить ему на последние деньги бутылку дорогущего виски, просмотреть вместе с Мариной информацию на ее персональном компьютере и обнаружить нечто, за что можно было уцепиться. Но едва я попытался это сделать, как мне подставила свою стройную ножку светловолосая Инна – в полном соответствии с гипотетическим сценарием Петковского.

Накануне мы отстояли ночное дежурство – достойно и без происшествий. Ничего примечательного, пожалуй, не случилось, если не считать незапланированного визита на Маленковскую улицу, который я организовал по собственной инициативе. Мне нужно было проверить некую информацию. Отклонение от маршрута было небольшим, но Инна, как оказалось, немедленно взяла на заметку мою самодеятельность.

В глаза она мне ничего не сказала. Мы холодновато распрощались, и я отправился в свое отделение – мне предстояло пробыть в больнице еще шесть часов. Это самая неприятная сторона совмещения должностей – когда после ночного дежурства ты вынужден снова приступить к работе, хотя глаза у тебя слипаются и в голове гудит улей. Я уже успел сделать утренний обход и посмотреть всех своих пациентов – слава богу, у нас их на душу врача приходится не более пяти-шести человек, – как меня потребовали к начальству.

Выглядело это сначала не слишком угрожающе. Просто в палату, где я осматривал последнего пациента, заглянула старшая медсестра и негромко предупредила совершенно нейтральным и даже извиняющимся тоном:

– Владимир Сергеевич, пожалуйста, как только освободитесь, зайдите к Игорю Станиславовичу. Он давно вас спрашивал.

Я немного удивился. Макаров редко вызывал сотрудников к себе в кабинет. Руководителем он был весьма демократичным, общение предпочитал ненавязчивое и без подчеркивания своего начальственного положения. Отношения в терапевтическом отделении между коллегами были скорее товарищескими, чем служебными. Может быть, этому способствовал и сам Игорь Станиславович, державшийся ровно и доброжелательно с самой последней санитаркой, а в кадровой политике делавший упор на привлечение в отделение сотрудников молодых, энергичных и коммуникабельных.

Обилие в отделении молодых, спортивного вида врачей-мужчин в сочетании с мягкостью и утонченностью манер Игоря Станиславовича давало пищу для злых языков, которые усматривали в этом весьма нетрадиционную подоплеку. Своего мнения по этому вопросу у меня еще не сложилось, поскольку никаких доказательств ни в пользу традиционного, ни в пользу нетрадиционного варианта попросту не было. Мы общались с Макаровым довольно часто, но беседы наши касались исключительно рабочих моментов. Как говорится, ничего личного.

В кабинет Макарова я вошел безо всяких задних мыслей. Он сидел на вертящемся полукресле за письменным столом и курил тонкую ароматную сигару, аккуратно стряхивая пепел в изящную маленькую пепельницу из горного хрусталя. Окно было открыто, и синий дымок ленивой струйкой уплывал наружу, где развеивался теплым августовским ветром, несущим в комнату вяжущий аромат дубовой листвы.

Курение в нашей клинике абсолютно не поощрялось, но некоторые сотрудники благополучно предавались этому пороку, не афишируя его, но и не особенно скрываясь. Я знал нескольких таких людей – все они занимали различные должности, необязательно начальственные. Каким закономерностям подчинялось снисходительное к ним отношение, мне так и не удалось понять. Но Макаров был одним из этих счастливцев. Увидев меня, Игорь Станиславович отложил сигару, поднялся и, шагнув из-за стола, радушно пожал мне руку.