Книга Не на жизнь, а на смерть - Иэн Рэнкин

– Для тебя, солнышко, сотня.

– Хорошо. – С этими словами она направляется в сторону своей улицы, своего дома. Там намного безопасней, нежели здесь. Женщина тяжело шагает позади. Похоже, поняла, что ей положено держаться на некотором расстоянии. Лишь оказавшись у входной двери, вставляя ключ в замок, она позволяет проститутке нагнать себя. Галерея манит ее. Только теперь комната уже не похожа на галерею.

Она похожа на скотобойню.

– А у тебя тут уютно, солнышко.

Она прикладывает палец к губам:

– Никаких разговоров.

Женщина начинает посматривать на нее с подозрением; жалеет, наверное, что вообще пришла сюда. И тогда она подходит к ней и хватает за грудь, неловко целуя ее пухлые губы. Проститутка теряется на какой-то момент, потом выдавливает отрепетированную улыбку.

– Да, ты явно не мужик, – говорит она.

Она кивает, довольная этими словами. Входная дверь теперь заперта. Она подходит к двери, ведущей в галерею, вставляет ключ в замочную скважину и отпирает ее.

– Сюда, солнышко? – Проститутка снимает пальто, перешагивая через порог. Пальто спадает с ее плеч, когда она оказывается в комнате и окидывает ее взглядом. Но теперь уже слишком поздно, слишком поздно…

Она подходит к ней, как опытный врач к пациенту. Одна рука закрывает рот, другая крепко сжимает нож, потом – размах и короткий удар. Ей всегда хотелось знать, видят ли они нож или в ужасе закрывают глаза? Она представляет их с вытаращенными глазами, зачарованно глядящими на острие ножа, которое сначала возносится, а затем летит им прямо в лицо. Но она легко может это проверить, не так ли? Все, что ей нужно, – это правильно расположенное настенное зеркало. Надо учесть это в следующий раз.

Булькай; булькай, захлебывайся кровью. Здесь, в галерее, между стеной Аполлона и стеной Диониса, так чудесно, так необычно. Тело оседает на пол. Настало время немного поработать. Она опускается на колени перед своей новой игрушкой, бормоча: «мамапапамамапапа, мамапапамамапапа».

– Это просто игра, – едва слышно шепчет она, – это просто игра.

В ее голове все еще звучат слова проститутки: «Ты явно не мужчина». Да уж, это точно. Она разражается хриплым коротким смехом. И вдруг снова это чувство. Нет! Только не сейчас! В следующий раз. Нож поворачивается в теле. Она ведь еще не закончила с этой. Она не может убить еще одну этой ночью! Это будет просто безумие. Настоящее безумие. Но оно все равно никуда не исчезает, это абсолютное, всепоглощающее чувство неутолимого голода. На этот раз с зеркалом. Она закрывает глаза рукой, запачканной кровью.

– Хватит! – кричит она. – Прекрати это, папа! Мама! Останови это! Пожалуйста, прекрати!

Но в том-то вся и проблема, и ей об этом прекрасно известно. Никто не в силах это прекратить, это никогда не прекратится. Это будет продолжаться, ночь за ночью. Ночь за ночью. Без пауз, без передышки.

Ночь за ночью…

Утка

– …Вы, должно быть, шутите!

Ребус слишком устал для того, чтобы по-настоящему разозлиться, но в его голосе прозвучало достаточно раздражения; тот, кто позвонил ему, чтобы срочно вызвать его в Глазго, забеспокоился.

– Но это дело должны были рассматривать минимум через две недели!

– Они перенесли рассмотрение, – ответил звонивший.

Ребус застонал. Он откинулся навзничь на кровати в своем номере, прижав к уху трубку, и посмотрел на часы. Восемь тридцать. Он хорошо выспался этой ночью, проснулся в семь, тихо оделся, чтобы не разбудить Лизу, и оставил ей записку, прежде чем уйти. Ему удалось добраться до отеля практически без приключений, но едва он переступил порог номера, раздался телефонный звонок.

– Они перенесли рассмотрение, – продолжал голос в трубке, – на утро сегодняшнего дня. Им нужны ваши показания, инспектор.

Тоже мне новость. Им нужно, чтобы он засвидетельствовал, что видел, как Моррис Джеральд Кафферти (известный в определенных кругах как Большой Джер) взял сто фунтов стерлингов у владельца пивной «Сити Армс» в Грейнджмауте. Просто, как дважды два, но ему нужно быть там, чтобы сказать это. В деле против Кафферти, главаря шайки, промышлявшей рэкетом в сфере игорного бизнеса и попутно занимавшейся предоставлением так называемой «крыши», многое притянуто за уши. По правде говоря, это дело шито белыми нитками.

Он уже смирился с этим. Чему быть, того не миновать. Но как туда добраться?

– Мы уже обо всем позаботились, – сказал голос в трубке. – Мы пытались дозвониться вам вчера вечером, но никто не подходил к телефону. Вылетайте первым же рейсом из Хитроу. В аэропорту Глазго вас будет ждать машина. Обвинитель, скорее всего, позвонит вам около половины четвертого, так что у вас будет достаточно времени. Если все будет нормально, сегодня вечером вы вернетесь в Лондон.

– Большое спасибо, – процедил Ребус.

– Пожалуйста, – бесстрастно ответил голос.

Он выяснил, что до аэропорта можно добраться на метро и что ближайшая станция «Пикадилли-Серкус» находится в двух шагах от отеля. Так что все не так уж плохо, вот только поезд еле тащится и в вагоне нечем дышать. В Хитроу он взял свой билет и, буквально на бегу заглянув в газетный киоск и схватив номер «Глазго геральд», увидел на соседней полке стопку бульварных газет, которые пестрели заголовками: «ТАЙНАЯ ЖИЗНЬ ОБОРОТНЯ-ГОМОСЕКСУАЛИСТА»; «УБИЙЦА БОЛЕН, ГОВОРИТ ПОЛИЦИЯ, ЕМУ НУЖНА ПОМОЩЬ; КТО ПОЙМАЕТ БЕЗУМЦА?»

Кэт Фаррадэй неплохо потрудилась. Он купил «Геральд», а заодно и все эти газеты и отправился в зал ожидания. Теперь, когда его мозг включился в работу, он заметил, что все люди вокруг читали те же заголовки и напечатанные под ними статьи. Но увидит ли их сам Оборотень? А если так, что он (или она) предпримет? А вдруг в ближайшее время все разом прояснится, а ему, как назло, надо лететь на север, в этот чертов Глазго? Черт бы побрал эту систему правосудия, всех этих судей, адвокатов, солиситоров и иже с ними. Дело Кафферти наверняка перенесли из-за того, что у них там намечается игра в гольф или какие-нибудь дурацкие школьные соревнования. Подумать только, что стоит за всей этой суетой – участие какого-то сопливого недоноска в школьной эстафете! Ребус пытался успокоиться, занимаясь дыхательной гимнастикой. Честно признаться, он совсем не любил летать. С тех самых пор, как служил в Специальном военно-воздушном полку[16]и однажды пришлось прыгнуть с парашютом из вертолета. Господи Иисусе! Как тут можно успокоиться?

– Пассажиры, вылетающие рейсом…

Голос был спокойным и бесстрастным, однако все разом засуетились, повскакивали со своих мест, хватая сумки и устремляясь к объявленному выходу. К какому выходу? Он не расслышал. Это его рейс? Может, ему стоит позвонить заранее, чтобы подождали его в случае чего? Господи, как же он ненавидел летать. Вот почему в воскресенье он приехал в Лондон на поезде. В воскресенье? Сегодня среда. Кажется, будто это было неделю назад. А фактически он провел в Лондоне всего два дня.