Книга Кровные братья - Фридрих Незнанский

За дверью «диспетчерствовал» старлей Чупрыкин. «Заключенный Фомин — первый отсек, заключенный Смолин… заключенный… заключенный Лисицын — восьмой…»

Олег уселся на привинченный к полу жесткий стул перед стеклянной перегородкой, в которой было проделано небольшое круглое оконце. Сопровождающий занял свой наблюдательный пост двумя шагами правее и немного сзади. Все готово. Итак?

Дверь в противоположной части комнаты приотворилась и… «О господи! Толян! Конечно же Толян! Кто бы еще это мог быть, как не его названый „кровный брат“!»

Анатолий Николаевич Орликов не торопясь прошел к своему стулу, так же не торопясь уселся, предварительно откинув назад и в сторону полы своего элегантного черного длинного плаща. Некоторое время внимательно и молча рассматривал Лисицына.

— Выглядишь неплохо. Ну привет, хулиган.

— Толя, я так рад тебя видеть. Сижу тут как сыч одинокий, никто не приезжает, никто не пишет…

— Ну, судя по территории, которую для вас тут отгородили, компания у тебя здесь не маленькая.

— Да разве в этом дело? Это же… Да что тут говорить! Они мне нужны, как… Я имею в виду своих родных, близких.

— Ну, Олежек, твои родные — люди сложные, и ты это не хуже меня знаешь. Да и сам ты, честно говоря, особой лаской и любовью их никогда не баловал. Разве не так?

— Знаешь, когда человек попадает в мои обстоятельства, можно было бы и переступить через какие-то прошлые обиды.

— Значит, не могут или не хотят, или груз обид превышает все разумные пределы.

Конвоир, застывший на своем месте по стойке (вернее сказать, «по сидячке») «смирно», с каждым словом начинал все больше и больше настораживаться. «Черт бы их побрал, этих образованных!» Говорят вроде бы по-русски, каждое отдельное слово — понятно, а в целом — очень похоже на передачу какой-то зашифрованной информации, что, естественно, категорически запрещалось.

— Мудаки они все, мои родственнички!

— Возможно. Но уж кто-кто, а ты можешь быть вполне уверен, что тебя не забыли, не бросили… Мы ведь, в конце концов, «кровные братья». И не по названию, а по сути. Разве не так?

— Толянчик…

Вертухай уже давно нервно подергивал пальцем над кнопкой звонка. Суть беседы этих двух мужиков определенно была ему неясна. Но от решительного вмешательства в свидание, вплоть до его прекращения, что-то его пока все-таки удерживало.

— Так, Олежек, без слюней и соплей. По делу. У меня очень мало времени. Твоя проблема разрабатывается. Включены лучшие силы. Если бы ты не был таким идиотом…

— Толя!..

— Повторю. И с удовольствием. Идиотом! Но многое удалось исправить. Милиционер нейтрализован, с судьей — сложнее. Да, собственно, сейчас это уже не так и важно. Приговор вынесен, вступил в силу, наказание отбывается. Так что ни о какой отмене речь идти не может. Все акценты — на смягчение приговора, на уменьшение срока заключения…

— Обсуждать обстоятельства прошлого судебного процесса и приговора, вынесенного заключенному, запрещено! — Наконец-то немного уже очумевший служака получил возможность решительно включиться в работу. — Если вы не прекратите говорить на эту тему, я буду вынужден прервать свидание!

Орликов с изумлением воззрился на точку, из которой исходил этот начальственный голос. Кажется, до сих пор он просто не замечал, что в комнатке помимо них с Лисицыным находился кто-то третий.

— А вы, собственно… Ах, ну да, ну да. Так я и говорю, что ты, Лис…

— Употреблять тайные клички — запрещено! — конвоир начинал стервенеть.

— Да? Извините. А как можно? По имени или сугубо по имени и отчеству?

Глаза соглядатая, почувствовавшего откровенную издевку, начали стекленеть от злости.

— Вам разрешено получасовое свидание с заключенным Лисицыным.

— Так вот я же и говорю заключенному Лисицыну, что ему необходимо строго выполнять все требования режима, беспрекословно подчиняться приказам командования, ежесекундно осознавать свою вину и чистосердечно стремиться к искреннему и скорейшему перевоспитанию. Сейчас все правильно?

— Заключенный Лисицын, я лишаю вас свидания!

— Да мы, собственно, обо всем уже переговорили. Олежек, умоляю, только не выкинь какой-нибудь фортель, и все будет в порядке!

— Заключенный Лисицын, покиньте помещение!

— Посылку тебе я передал самым законным путем.

— Можно подумать, что от нее мне что-то достанется!

— Не волнуйся. Я привез всем, кому надо. И столько, что на твои несчастные пять килограммов никто уже не покусится.

— Заключенный Лисицын! Еще одно слово — и я вызываю конвой.

— Пока, Олежек! Все будет в порядке, не волнуйся!

— Спасибо, Толя. До свидания!

Неторопливо поднявшись, Орликов запахнул свой великолепный плащ, слегка улыбнулся, подмигнул и, кивнув напоследок Лисицыну, степенно проследовал к выходу. Как почти все люди высокого роста, он в дверях инстинктивно чуть-чуть пригнулся и наклонил голову, хотя в этом и не было никакой необходимости: «гостевая» дверь в комнатах для свиданий, в отличие от внутренней, была нормальных человеческих габаритов.

В душе у Олега звенели и ликовали победные фанфары. То, что его старинный друг, его названый брат счел необходимым выкроить несколько часов — а со временем у Анатолия Орликова всегда было очень напряженно — и лично приехать на это свидание (мог бы ведь и просто послать кого-нибудь из своих сотрудников-порученцев), свидетельствовало о многом. Прежде всего о том, что зародившиеся в детстве дружеские узы по-прежнему крепки, что Анатолий по-прежнему верен этой дружбе, не разочаровался окончательно в Лисицыне и предпринимает все возможное, чтобы ему помочь. А уж если Орликов что-то обещает, можно быть уверенным, что это обещание будет выполнено.

Ну а то, что он пару раз назвал Лисицына идиотом, так, честно говоря, Олег и сам характеризовал свое поведение, которое в конце концов привело его за решетку, как полный кретинизм. Подумать только! Солидный, взрослый мужик, очень серьезный и состоятельный предприниматель оказался зачинщиком и активным участником какой-то дурацкой ресторанной свары, закончившейся нешуточным мордобоем, битьем посуды и зеркал. Тьфу!

С тех пор как «кровные братья» — прежде всего, конечно, Орликов, но вместе с ним и его «правая рука», Олег Лисицын, — превратились в достаточно заметных в мире бизнеса предпринимателей, Орликов категорически настаивал на постоянном сопровождении их персон телохранителями. Мера предосторожности, учитывая атмосферу и нравы в деловых кругах, безусловно разумная. Но было в этом и нечто унизительное: как будто малые дети на прогулке в сопровождении мамок и нянек. Лисицын частенько нарушал это установленное Орликовым правило (да, честно говоря, и сам Анатолий, вопреки собственным инструкциям, случалось, грешил тем же самым). Ведь если вдуматься, то от серьезно задуманного и спланированного покушения никакие телохранители не спасут. Ну а в случае каких-то мелких стычек неужели же такой крепкий мужик, как Лисицын, не сможет сам постоять за себя?