Книга Прогулка среди могил - Лоуренс Блок

— И подала заявление об изнасиловании?

— Ну, пожалуй, так это и надо называть. Началось-то с «пожалуйста, ну пожалуйста», а кончилось — «возьми в рот, не то я тебе все зубы выбью», поэтому я бы сказала, что это самое настоящее изнасилование.

— Ну разумеется, если до такого дошло.

— Но непохоже, чтобы это были наши люди.

— Нет, ничуть.

— Я записала их телефоны на случай, если ты захочешь с ними поговорить, и сказала, что мы позвоним, если продюсер решит делать фильм, потому что пока весь этот проект некоторым образом под вопросом. Правильно я сделала?

— Безусловно.

— В общем, ничего полезного я не узнала, но хорошо, что было целых три звонка, правда? И завтра, может, позвонят еще.

В четверг был еще один звонок, и поначалу он казался довольно многообещающим. Женщину лет тридцати с небольшим, аспирантку университета святого Иоанна, похитили под угрозой ножа трое мужчин, когда она отпирала свою машину, стоявшую на автостоянке около университета. Они сели к ней в машину и поехали в Каннингем-парк, а там имели с ней сношение в рот и во влагалище и при этом угрожали ей одним или несколькими ножами и обещали изувечить по-всякому, и в самом деле порезали ей руку, хотя, возможно, и нечаянно. Потом бросили ее там и удрали на ее же машине, которую до сих пор не нашли, хотя прошло уже почти семь месяцев.

— Но это не могут быть те самые, — сказала Элейн, — потому что они были чернокожие. Ведь те, на Атлантик-авеню, белые, да?

— Да, все так говорили.

— Ну, так эти были черные. Я, знаешь, несколько раз переспрашивала, она, должно быть, подумала, что я расистка или что-нибудь в этом роде, или что ее считаю расисткой, или не знаю что. Иначе с чего бы я стала так упирать на их цвет кожи? Но для меня-то это было важно, потому что раз так, она для нас интереса не представляет. Разве что с прошлого августа они изобрели какой-нибудь способ менять цвет кожи.

— Если бы они такое изобрели, — заметил я, — они могли бы заработать бы куда больше четырехсот тысяч.

— Верно. Во всяком случае, я чувствовала себя полной идиоткой, но все-таки записала ее фамилию и телефон и сказала, что мы ей позвоним, если нашему фильму дадут зеленый свет. А теперь хочешь посмеяться? Она сказала, что не важно, выйдет из этого что-нибудь или нет, она все равно рада, что позвонила, потому что ей было полезно выговориться. Она много об этом рассказывала сразу после происшествия, а потом ходила к психоаналитику, но в последнее время ни с кем об этом не говорила, и ей стало легче.

— Должно быть, тебе было приятно это слышать.

— Конечно, потому что я чувствовала себя виноватой — ведь я обманом заставляю ее все рассказывать. Она сказала, что со мной очень легко разговаривать.

— Ну, вот это для меня сюрприз.

— Она решила, что я психоаналитик. По-моему, собиралась спросить, нельзя ли ходить ко мне раз в неделю на сеансы. Я сказала ей, что я ассистентка продюсера и что для этой работы требуются почти такие же способности.

* * *

В тот же день мне наконец удалось поймать детектива Джона Келли из бруклинской бригады по расследованию убийств. Он помнил Лейлу Альварес и сказал, что дело ужасное. Девушка была хорошенькая и, по словам всех знакомых, очень милая и серьезная.

Я сказал, что пишу статью о трупах, которые находят в необычных местах, и спросил, в каком состоянии было тело, когда его нашли. Он сказал, что там были кое-какие увечья, а я спросил, не может ли он рассказать о них поподробнее, а он сказал, что, пожалуй, нет. Во-первых, некоторые детали этого дела не подлежат разглашению, а во-вторых, надо щадить чувства родственников девушки.

— Вы, конечно, нас понимаете, — сказал он.

Я пробовал и так и эдак, но каждый раз натыкался на ту же глухую стену. В конце концов я поблагодарил его и уже хотел было положить трубку, когда что-то толкнуло меня задать еще один вопрос — не работал ли он когда-нибудь в 78-м участке? Он спросил, почему это меня интересует.

— Потому что я знал одного Джона Келли, который там работал, — ответил я. — Только вряд ли вы тот самый, он, наверное, давно уже на пенсии.

— Так это был мой старик, — сказал он. — Как вы сказали, ваша фамилия — Скаддер? Вы репортер?

— Нет, я тоже там работал. Некоторое время проработал в семьдесят восьмом, а потом в шестом, в Манхэттене, где и стал детективом.

— Стали детективом? А теперь пишете? Мой старик тоже поговаривал, не написать ли ему книгу, только все так и заканчивается разговорами. Он ушел на пенсию, сейчас скажу, должно быть, лет восемь назад, живет во Флориде и выращивает у себя в саду грейпфруты. Я знаю многих полицейских, которые пишут книги. Или, по крайней мере, говорят, что пишут. Или говорят, что подумывают об этом, но вы на самом деле пишете, да?

Пора было переключать скорость, и я сказал:

— Нет.

— Прошу прощения?

— Все это было вранье, — признался я. — Я частный детектив — с тех пор, как ушел из полиции.

— А зачем вам нужно знать про дело Альварес?

— Мне нужно знать, какие у нее были увечья.

— Зачем?

— Меня интересует, были ли у нее отрезаны какие-нибудь части тела.

Наступила долгая пауза — я успел пожалеть, что спросил об этом. Потом он сказал:

— Вот что я хочу знать, мистер. Я хочу знать, в чем дело.

— Был один случай в Куинсе чуть больше года назад, — сказал я. — Трое мужчин похитили женщину на Джамейка-авеню, в Вудхейвене, и бросили на поле для гольфа в Форест-парке. Помимо всего прочего, они отрезали ей два пальца на руке и засунули их... ну, в разные отверстия тела.

— У вас есть основания считать, что обеих женщин убили одни и те же люди?

— Нет, но у меня есть основания считать, что те, кто убил Готскинд, на этом не остановились.

— Это фамилия той женщины в Куинсе? Готскинд?

— Да, Мари Готскинд. Я попробовал найти сходство между ее убийством и другими, и мне показалось, что Альварес подходит, но я знаю о ней только то, что попало в газеты.

— У Альварес один палец был засунут в зад.

— Так же, как и у Готскинд. А другой был у нее засунут спереди.

— В самую...

— Нуда.

— Я смотрю, вы вроде меня — тоже не любите употреблять эти слова, если речь идет о покойнике. Не знаю почему, но когда имеешь дело с медэкспертами, кажется, будто для них нет ничего святого. Думаю, это они таким способом оберегают себя от лишних переживаний.

— Возможно.

— Но по-моему, получается как-то неуважительно. Это несчастные люди, что еще им остается после смерти, как не надеяться на то, чтобы к ним относились хоть с капелькой уважения? Ведь от тех, кто их убил, они никакого уважения не дождались.