Книга Сын Авроры - Жюльетта Бенцони

Амалия, присевшая было на маленькую подушечку, вдруг резко вскочила на ноги:

— Когда он вернется, знаешь, что тебе нужно будет сделать? Женить его! И желательно на ком-то побогаче. Так он ни в чем не будет нуждаться!

— Я уже думала об этом, но вряд ли мой малыш согласится променять свою свободу на богатую женщину. К тому же не забывай о Флеминге...

Она замолчала и, погрузившись в глубокое мягкое кресло с высокой спинкой, надолго задумалась. В конце концов, она решила, что ей не удастся выгодно женить Морица, если только она не помирится с королем. И плевать, что ради этого придется извиняться перед первым министром. Когда на кону стояла судьба родного сына, графиня была готова на все. К тому же усмирить гордыню оказалось не так уж трудно.

* * *

На следующий день вместо своих обычных нарядов, блистающих красотой и роскошью, госпожа фон Кенигсмарк облачилась в черное одеяние настоятельницы и приехала во дворец. Флеминга в гостиной не было: похоже, он не ожидал ее так скоро. Аврору провели в рабочий кабинет первого министра, где тот, сидя за столом, увлеченно что-то писал. Женщина испытала смутное удовлетворение, когда при виде ее Флеминг вздрогнул и чуть не выронил перо. Еще раз внимательно оглядев графиню с головы до ног, первый министр торопливо поднялся и произнес:

— Прошу принять мои глубочайшие извинения: сами понимаете, неотложные дела...

Она удостоила его сухим кивком и села в кресло возле стола, прежде чем Флеминг успел предложить ей место. На лице Авроры сквозила тень хитрой усмешки:

— Не стоит путать роли, господин министр. Знаете ли вы, что привело меня сюда?

— Н... нет, не знаю. Хотя, вероятно, это все беспорядочная жизнь вашего сына. Какая жалость!.. Что он опять натворил?

Пренебрежительный, почти презрительный тон, с каким были сказаны эти слова, буквально взбесил Аврору, но она нашла в себе силы сдержаться:

— Вовсе нет. Его Величество требуют, чтобы я извинилась перед вами. Вот почему я пришла сюда. Прошу вас забыть все сказанные мной грубости, — объявила она непринужденно, отчего лицо Флеминга заметно побагровело.

— Король говорил об извинении... публичном.

— Ну, если вам это так важно, позовите всех ваших слуг, и я повторю это снова.

— Вы что, издеваетесь? «Публично» означает — перед всем двором, и король должен быть свидетелем!

Сказав это, Флеминг воинственно раздул ноздри и поджал губы, так что они слились в едва различимую бледную черту. Аврора вдруг заметила, как из красного лицо министра становится желтоватым, как если бы вся желчь (коей в этом склочнике было в достатке!) разом прилила к его коже. Графиню это так рассмешило, что она уже даже не пыталась сдерживать улыбку:

— Под «всем двором» вы подразумеваете Кристину Эберхардину, Ее светлость вдовствующую княгиню, которая, к слову, души во мне не чает, и эту Эстерле? Вы ведь ее ненавидите, Флеминг!

— А почему бы и нет?! Весь двор — это весь двор!

— Забудьте об этом! Княгини вряд ли оценят подобное обращение с настоятельницей Кведлинбурга, к коей вы, кстати, должны бы проявить хоть каплю уважения! Да и у меня, признаться, нет ни малейшего желания участвовать в этом фарсе. Я принесла вам свои извинения, вам они не нужны, что ж, тем лучше! В таком случае я незамедлительно вернусь в свой монастырь... в Пруссии! Кстати, я уже говорила вам, что мы с королем Фридрихом-Вильгельмом друзья? Мы переписываемся.

— О, я просто счастлив! Теперь-то уж ваш сын точно сможет беспрепятственно развратничать, тем самым приближая себя к неминуемой гибели. Если что, ему в этом помогут, уж будьте уверены!

Аврора уже почти дошла до двери, когда последние слова Флеминга заставили ее резко обернуться, отчего горностаевый шлейф изящной змеей свернулся у ее ног:

— Юному графу Саксонскому больше нечего бояться желчного управленца вроде вас, — бросила она холодно, постаравшись вложить в эту фразу как можно больше яда. — Сейчас он уже, должно быть, у принца Евгения, в Вене.

— Один?

— Со слугой.

— Но король не дал своего разрешения! — глухо проскрипел Флеминг.

— Евгений Савойский, будучи французским принцем, также не просил разрешения у Людовика XIV.

И что же? Теперь он один из самых могущественных людей Священной Римской империи. Храбрость моего сына его восхищает, и, не извольте сомневаться, он поможет Морицу добиться достойного будущего!

— Евгений не был сыном Людовика! И Савойя не принадлежит Франции! — пронзительный голос Флеминга едва ли не ввинчивался в потолок. — Не сравнивайте Евгения с вашим малолетним бунтарем!

Личный кабинет министра был на самом деле библиотекой, по верху которой шла узкая галерея, обрамленная резными перилами. Там стоял, опершись кулаками о балюстраду, Август II, собственной персоной. Глаза его под пышной седеющей шевелюрой гневно сверкали. Сейчас он больше всего напоминал древнеримского бога Юпитера. Для полного сходства не хватало только пучка искрящихся молний в руке. Аврора сделала глубокий реверанс и широко улыбнулась:

— Я и не знала, что Его Величество все слышали, но если так, то я очень рада!

— Не понимаю, чему здесь радоваться?

— А тому, что раз Его Величество присутствуют здесь уже долгое время, они, очевидно, слышали, как я извинилась перед министром, а следовательно, требования, оговоренные в письме, выполнены наилучшим образом.

— Я, конечно, не так себе это представлял, но... Флеминг, выйдите ненадолго: мне нужно переговорить с госпожой настоятельницей...

Не дожидаясь ответа, он направился к маленькой винтовой лестнице в углу, объединявшей библиотечные галереи с нижним этажом кабинета. Искоса наблюдая за королем и ожидая, пока Флеминг покинет комнату, Аврора заметила, что Фридрих Август заметно располнел, так что ступеньки надрывно поскрипывали под его немалым весом. В чертах, движениях и походке этого сорокалетнего мужчины уже безошибочно угадывалась неотвратимая печать старости. Причиной тому были неправильное питание, выпивка и разгульный образ жизни (наличие официальной любовницы нисколько не мешало ему спать как с благородными дамами, так и с уличными девками). В этот момент Аврора возблагодарила небеса за то, что Мориц нашел в себе силы бросить все и присоединиться к своему новому покровителю. Через несколько секунд они стояли лицом к лицу, отец и мать. Потом Август II рухнул в ближайшее кресло и жестом приказал Авроре подойти ближе, очевидно, чтобы их не мог слышать никто из посторонних. Графиня догадалась, что речь пойдет об их сыне. Некоторое время король молчал. Наконец, он откашлялся и заговорил. По его мнению, голос должен был звучать уверенно, однако графиня безошибочно определила в нем легкую дрожь:

— Почему он уехал вот так, не сказав мне ни слова?

— Потому что для него сама жизнь здесь потеряла всякий смысл. Бездействие и праздность длились слишком долго, и Мориц потерял всякую надежду найти себя, устроить свое будущее, которое бы соответствовало его статусу и амбициям, а не погрязло бы в нищете и пороке. Он любит армию, солдатское братство, сражения, риск... Он жаждет богатства и славы.