Книга Третий источник - Виталий Николаевич Вавикин

становится тише. Кип уже почти не слышит его.

– Все. Сдохла, – говорит мать, продолжая красить длинные ногти.

– Это ты не слышишь ее, – врет Кип. – Она мяукает. Просто очень тихо.

И он продолжает звать своего питомца. Даже когда приходит отец и достает мертвое тело кошки, Кип все еще зовет ее. Зовет, идя следом за отцом. Зовет, наблюдая, как отец роет могилу во дворе. Зовет, когда от питомца остается могильный холмик.

– Все мы когда-нибудь умираем, – снова говорит за ужином мать.

Кип лежит в кровати и долго не может заснуть. Перед глазами стоит могила, которую копает его отец. Большая могила. Так, чтобы в ней могла поместиться его мать. «А когда умрет отец?» – думает Кип. Он надеется, что к этому моменту будет достаточно взрослым, чтобы выкопать могилу самому. «А когда умру я? – слезы катятся по его щекам. – Кто будет копать могилу, когда не станет меня?» И ночь кажется бесконечно долгой. Беспокойная ночь в этой страшно короткой жизни. «Все мы когда-нибудь умираем».

Кип вздрогнул и посмотрел на ка-доби.

– Не бойся, – сказал ему Редлак. – Ты разбудил царицу жизни. И в благодарность за это она подарит тебе бессмертие.

– Бессмертие? – рыжая кошка, как наваждение, снова начала витать перед глазами Кипа.

Золотовласая женщина терпеливо ждала, протянув ему руку. Кип тяжело вздохнул. Жар из каминов казался настоящим. Вряд ли это была игра или розыгрыш.

– Я правда не сгорю, если войду в огонь? – спросил он женщину.

– Разве ты не хочешь стать бессмертным?

– Хочу, но…

– Не бойся, – Метане снова улыбнулась. – Мы сделаем это вместе. Ты и я.

И жар от каминов стал сильнее.

* * *

Новое чувство нравилось зверю. Хейзел бежала, и он ощущал, как страх в ней сменяется ненавистью, а затем отчаянием, агрессией и снова страхом. Эти чувства заполняли сознание зверя, принося покой и удовлетворенность. Как хороший ужин. Конечно, это была не свежая кровь и плоть, но и он уже не был тем монстром, к телу которого привык, поднявшись из бездны. Зверь ломал кости, разрывал мясо, но зверь не мог заглядывать в мысли. Хотя в мыслях иногда бывает намного опаснее, чем в действительности. Особенно в чужих мыслях. Зверь видел их так, как если бы они принадлежали ему. Чувства, воспоминания, мечты. Они становились частью него, а он становился их частью. Он бросал им вызов. А они принимали бой. Сильные, неуступчивые, вскормленные ненавистью и страхом хозяйки. Зверь победил их всех. Почти всех. Остались мечты и воспоминания о муже. Зверь узнал его. Старик, которому он так и не успел пустить кровь. Сильный, молодой… Зверь вызвал его на бой и победил на глазах у Хейзел. Победил, используя свое прежнее тело, хотя мог бы победить и в новом. Остался лишь Бити. Толстый, даже не толстый, а скорее упитанный, как поросенок, которых Хейзел подавала на обед в честь очередной победы своего мужа. Самец искал своего детеныша, и Хейзел искала его вместе с ним. Эти поиски сводили зверя с ума. Он не понимал их. Не знал, почему Хейзел – та Хейзел, которую он узнал из воспоминаний, – так дорожит этим. Но силы покидали ее. И зверь знал, что скоро она не сможет оберегать и эту часть воспоминаний и надежд. И когда это произойдет, он уничтожит их.

Хейзел вскрикнула и упала, уткнувшись лицом в сырой мох. Крик вырвался не от боли, а скорее от отчаяния. Время перестало существовать для нее. Солнце садилось и поднималось, но все это не имело значения. Что-то происходило у нее в голове. Оно приходило во снах, в мыслях, в криках. Она не сходила с ума – Хейзел была уверена в этом. Иногда, как ей казалось, она различала силуэт своего мучителя. Огромный. Сильный. Решительный. Зверь. Так она окрестила его, или же это он хотел, чтобы она так называла его. Особенно во снах. Хейзел видела, как он убивает ее врагов. Снова и снова. И каждый раз убийства становились более изощренными и жестокими. Он словно хотел, чтобы она сжалилась над этими жертвами. Начала умолять простить их. Даже Дармана. Но Хейзел не могла позволить себе эти чувства. Никогда не могла. Не будет этого и сейчас. И ничто не изменит ее решения. Даже горящие бездомные, которые толпой преследуют ее. Даже блондинка, которой Хейзел перерезала горло, чтобы добиться любви гладиатора. Никто…

А потом появлялся Бити и его сын, и вся уверенность меркла, как солнечный свет под натиском неизбежной ночи. Зверь нашел ее слабость. Подобрался к ее сути.

– Лучше убей меня! – прокричала Хейзел в пустоту…

В сознании снова всплыл Дарман. Всплыл светловолосый мальчик, которому она так часто назначала встречи, свешиваясь с подоконника. Понимал ли он, что происходит с его девочкой? Наверное, нет. Милый и влюбленный. Он гладил ее ягодицы и клялся в вечности чувств, а Хейзел представляла Дармана и заставляла себя не кончать. Никогда не кончать. Как бы сильно ни хотелось. Лишь притворяться.

– Ты привыкнешь.

– Я уже привыкла.

– Скоро ты начнешь получать удовольствие от этого.

– Уже получаю.

И никогда не признаваться, что это не так. Ни с Дарманом, ни с мальчиком, ни с его друзьями. Это будет ее маленькая победа. Победа над собой. Победа над другими. Как в грязных ночных подворотнях, когда вокруг тени да крысы. Бездомный вздрагивает. Хейзел знает, что он не стар. Знает, что он ел днем. Она наблюдала за ним. Выбирала.

– Приласкай меня, – говорит она, обнажая грудь.

Бездомный снова вздрагивает, оглядывается по сторонам.

– Здесь только ты и я, – говорит Хейзел.

Она смотрит ему в глаза. Чувствует, как грязные пальцы выворачивают соски. Все это ничего не значит. Все они ничего не значат.

– Хочешь меня? – спрашивает Хейзел.

Бездомный кивает косматой головой.

– Тогда расслабься.

Она ничего не чувствует. Ее тело мертво. Она хочет, чтобы оно умерло… Бензин для зажигалок питает лохмотья бездомного. Он не замечает. Он смотрит в небо. Как и Дарман. В темную, бесконечную мглу, на которой иногда появляется солнце. Солнце, на огненном ложе которого умирает ее бог. Далекий, никчемный бог. Бездомный кричит, объятый пламенем. Смерть и оргазм. Хейзел улыбается. Черные клубы дыма поднимаются к небу. Воспоминания возбуждают. Жар согревает тело снаружи. Жар обжигает тело изнутри. Пахнет горелым мясом. Хейзел ласкает себя, с трудом понимая, что делает. Все это как сон, где все подчинено ее законам. Даже оргазм. Ноги подгибаются. Хейзел прижимается спиной к холодной стене и медленно оседает. «Не смей! – шепчет она себе. – Никогда больше не смей снова!» Но тело думает иначе. И зверь рычит где-то рядом. Или же это рычит уже она сама? И зверь этот внутри нее? В самом сердце. Зверь, который вечно ищет причину, чтобы проснуться.

Глава вторая

Музыка вибрирует в легких. Инесс выпускает руку мужа и идет к барной стойке. Воспоминания мелькают перед глазами, проносятся в сознании скоростным экспрессом. Лица, семьи, проблемы. Тысячи слов, сказанных в пустоту. Сотни советов. Десятки стаканов пролитых слез. Чужих слез. Да. Кажется, именно так она и сказала: «Чужие слезы». Всего лишь женщина. Еще один