Книга Секретная миссия в Марселе. Один год из жизни Вариана Фрая - Илья Басс

конфисковали.

Единственного, чего хватало вдоволь, так это вина. И в зимние вечера вся дюжина обитателей, после обсуждения событий за день и переченя предстоящих дел, собиралась за столом, уставленным бутылками, и наслаждалась вином (впрочем, посредственным, по отзывам Мэри Джейн) в музыкальном сопровождении Данни и Жана.

Центром группы, ее лидером, магнитом, несомненно, являлся Бретон. Он заводил оживленные дискуссии на самые разнообразные темы, организовывал разного рода игры. В иное время он много читал, вел оживленную переписку. По воскресеньям Бретон принимал друзей-сюрреалистов. Весь дом наполнялся шумом и говором. Бретон приносил цветную бумагу, мелки, ножницы. Каждый начинал составлять коллажи, рисовать или просто делать фигурки. Такой разгуляй, несомненно, был эффективным средством против отчаяния, депрессии, тяжести сложившейся обстановки, страха перед облавами.

Восемнадцатилетний юноша Вальтер Мейерхоф, попав однажды на обед в Эр Бель, запомнил шумную и веселую обстановку: все смеялись, заигрывали со своими подругами, а потом устроили на скатерти соревнования богомолов, которых содержали в маленьких бутылочках. Вальтер чувствовал себя крайне неуютно среди знаменитостей и после обеда немедленно удалился в свою комнату, не познакомившись поближе ни с кем, так что впоследствии не мог рассказать подробности: «… Меня часто спрашивают, действительно ли я ветре-чался с этими знаменитыми личностями на вилле Эр Бель; должен признаться, что упустил величайший шанс в своей жизни».

И Бретон и Серж уделяли много времени литературной работе: Бретон писал Фата Моргана, Серж – Дело товарища Тулаева.

Оба внешне сохраняли добрые отношения, хотя между ними частенько возникала натянутость. Они считали себя в какой-то степени реформаторами, революционерами, но для Бретона его мировоззрение и теории являлись в сущности всего лишь profession de foi[38], тогда как Виктор Серж прочувствовал революцию на улицах и тюрьмах многих европейских городов и России. И если нынешняя ситуация с ее неопределенностью и страхами для Бретона была аномалией (в конце концов, он был французским гражданином и за ним не охотились гестаповцы), то для Виктора Сержа – привычным образом жизни. И когда в тяжкие декабрьские вечера начинались разговоры о еде, которой заметно не хватало, Серж рассказывал собравшимся истории из своей тюремной жизни со всеми ее «прелестями». Трудно сказать, успокаивали ли его рассказы подголадывающих обитателей виллы.

Данни Бенедит писал: «Серж был нашей совестью, Бретон – заводилой».

Вилла служила хорошим местом отдохновения и превратилась в своего рода интеллектуальный клуб для встреч писателей, поэтов, художников. Устраивались выставки картин, дискуссии либо на самой вилле, либо все отправлялись в кафе. Тем для дискуссий осталось не так уж много. И в первую очередь, уезжать или оставаться. И если не уезжать, то что делать. Многие интеллектуалы, считали, что нельзя бросать Францию, а Андре Массон впоследствии утверждал, что эмиграция «была предчувствием чего-то ужасного и мы были правы, что уехали». Обсуждалось отношение к коллаборационистам, к состоявшейся в Париже под эгидой оккупационных властей выставке Молодые Художники Французской Традиции и т. п.

Среди посетителей можно было увидеть художников-сюрреалистов, подопечных Фрая – Ганса Беллмера, Виктора Браунера, Жака Герольда, Вильфредо Лама, Беньямина Пере и др. У каждого из них было свое пристанище в Марселе или в окрестностях, где они вели полулегальное существование. Но лишь в стенах Эр Бель шумная и на время забывшая тяготы нищеты и бесправия компания находила душевный, хотя и временный, покой и умиротворение.

Особенно радовало Бретона появление художника Андре Массона. В свое время (20-е годы) они разошлись во взглядах, но потом сблизились опять.

Андре Массон был ранимым человеком, болезненно переносил ужасы войны и интеллектуальные беседы с Бретоном придавали ему силу и уверенность. Эти беседы они продолжали и будучи позднее интернированы в одном и том же лагере на острове Мартиника.

Андре Массон, виднейший французский художник-экспрессионист, скрывался вместе с женой и детьми неподалеку, в охотничьем поместье графини Лили Пастрё. Там же нашли приют и финансовую поддержку другие деятели французского искусства: Пуленк, Касальс, Мийо и пр… У графини иногда собиралось до 40 постояльцев, чуть ли не каждый день их усилиями давались концерты классической музыки с обязательным участие евреев-музыкантов.

Массон не собирался покидать Францию, но услышав 3-го октября о введение вишистким правительством расовых антиеврейских законов, понял, что пришла пора эмигрировать. Новость эта настолько потрясла художника, что, по словам одного из его биографов, Массона в буквальном смысле вырвало. Ведь будучи причисленным к сторонникам «дегенеративного» искусства, он, вдобавок, имел еще один «грех»– жену-еврейку. Фраю пришлось повозиться с оформлением документов для Массона, но, в конечном итоге, все окончилось благополучно.

Постоянные политические дискуссии, посещения разного рода визитеров, похоже, породили малоприятные слухи и сплетни в эмигрантской среде. Когда Мириам Давенпорт уезжала в Югословию, на вокзале она отозвала Мэри Джейн в сторонку и прошептала имя некоего меньшевика, клиента Центра, который сообщил ей, что «Виктор Серж – сталинский агент». Не то, чтобы Мэри Джейн поверила этой сплетне, но тем не менее сообщила об этом Вариану. Тот в ответ только пожал плечами: «Боже мой, какие эти русские интриганы».

Трудно сказать, знала ли полиции о настроениях и разговорах в Эр Бель, да только однажды она туда нагрянула.

Недремлющее око полиции

Второго декабря началось вполне обычно. Стояло сухое морозное утро. Данни и Жан отправились после завтрака в офис, а Фрай предпочел остаться дома. Он работал у себя в комнате, готовил письма: с минуты на минуту должна была придти Лена и отпечатать их. Лена появилась с опозданием и, что самое необычное, взволнованная. Оказывается, рано утром в офис пришли с обыском, всех задержали, перерыли все столы и пересмотрели все бумаги. Лену отпустили, но кое-кого из клиентов задержали. Облава, как и всеобщая суматоха в городе, связана была с приездом главы государства, маршала Петэна.

Только Лена, успокоившись, приступила к печатанию подготовленных писем, как с улицы послышался громкий шум, в который врезался визг тормозов. У ворот остановились два автомобиля: обычный полицейский и фургон.

Увидев полицию, Тео позвала Мэри Джейн, и та спустилась вниз со своей собакой.

В комнату, где работал Фрай, постучала служанка: «Извините, месье, но полицейский просит всех собраться внизу».

Лена кокетливо воскликнула: «МШе pardons! Неужели мне опять надо пройти через это». Но остальным обитателям виллы было не до кокетства – они немедленно бросились уничтожать все, что, по их мнению, могло вызвать нежелательный интерес сыщиков и послужить уликами против них.

Фрай отправил в огонь записную книжку с адресами и телефонами, копии с подробными финансовыми расчетами, проследил, чтобы все догорело дотла, и спустился