Книга Сюжет - Джин Ханф Корелиц

Пять оставшихся кошмарных месяцев беременности, проведенных по большей части в постели, на знакомой с детства старой кровати с четырьмя столбиками, принадлежавшей когда-то ее деду по матери (или бабке по отцу?), Саманта была сама не своя и дулась на мать, носившую ей еду. Она читала все книги, какие могла найти в доме – сперва все свои, затем материны, из магазина «Христианской книги»– и отмечала при этом, как ее мозг все хуже справляется с этой задачей, словно бы непрошенному насельнику было мало одного ее живота; приходилось перечитывать одно и тоже, тщетно пытаясь удержать в голове смысл абзаца. Родители уже оставили попытки выяснить имя ее осеменителя; возможно, они решили, что она его просто не знает. (Со сколькими мальчишками, по их мнению, она переспала? Вероятно, со всеми.) Отец с ней больше не разговаривал, хотя Саманта заметила это не сразу, учитывая его неразговорчивость. Но мать по-прежнему с ней говорила, точнее, кричала на нее. ИСаманта поражалась, откуда в ней столько энергии.

Утешала только мысль, что в какой-то момент все это кончится, ведь эта хрень, эта кара, не могла быть бесконечной. Значит, нужно было просто набраться терпения. Но что ждало ее дальше?

Быть шестнадцатилетней матерью ей улыбалось не больше, чем пятнадцатилетней беременной, и хотя бы в этом она рассчитывала на понимание родителей. То есть на то, что ее ребенка при первой возможности отдадут в приемную семью, и тогда Саманта, выполнив материнский долг, вернется в школу, правда, уже в тот дебильный класс, от которого оторвалась пять лет назад, и будет вынуждена потерять еще год перед тем, как поступит в колледж и свалит изЭрлвилла. Но хотя бы так.

Эх, наивная юность. Неужели она всерьез верила, что ее родители однажды прозреют и признают, что рядом с ними вот уже пятнадцать лет живет разумное человеческое существо со своими планами, целями и стремлениями? Обдумывая такую возможность, она рискнула обратиться к одному из«консультантов по абортам» (во всяком случае, так они назывались) с последней полосы «Репортера-курьера», предлагавших подыскать «любящую христианскую семью вашему малышу!» Но мать Саманты об этом и слышать не хотела.

Выходило, что воздаяние за ее грех не имеет срока давности.

–Погодите!– кричала она родителям.– Я нехочу этого ребенка, и вы его не хотите. Так давайте отдадим его тем, кто его хочет. В чем проблема?

Проблема, очевидно, была в том, что этого не хотел Бог. Он послал Саманте испытание, но она не справилась и теперь должна была всю жизнь расплачиваться.

Это было безумием, дикостью. Хуже того – чем-то нелогичным.

Но ей было пятнадцать. И ее никто не спрашивал.

Глава пятнадцатая

С чегобы ей передумать?

Все это время страница Талантливого Тома в твиттере не подавала признаков жизни, но внезапно, в середине декабря, ожила – не скриком, но сбрюзжанием в пустоту:

@ДжейкобФинчБоннер не автор романа #Сорока.

Джейк с облегчением отметил, что никакой реакции на это не последовало, вероятно, потому что реагировать было просто некому. За шесть недель в твиттере пользователь под ником Талантливый Том не счел нужным установить аватарку, указать свои данные или хотя бы местоположение. Он сумел обзавестись всего двумя подписчиками, скорее всего, ботами откуда-нибудь сДальнего Востока, но было похоже, что отсутствие публики ничуть его не смущало. Следующие недели он продолжал коротко, но последовательно клевать Джейка:

@ДжейкобФинчБоннер вор.

@ДжейкобФинчБоннер плагиатор.

Анна улетела вСиэтл уладить свои дела. А когда вернулась, Джейк взял ее наЛонг-Айленд, на традиционную семейную хануку[47] с родственниками отца и их детьми. Он впервые привел кого-то на этот праздник, чем вызвал неизбежные подколы со стороны родни, ноАнна заслужила всеобщее одобрение, подав к столу жареного лосося на кедровой доске.

Формально она еще не окончательно перебралась вНью-Йорк – свою квартиру вЗападном Сиэтле она сдала в субаренду, а мебель перевезла на склад – тем не менее оперативно устроилась в студию подкастинга вСреднем Манхэттене и еще продюсером передачи о высоких технологиях на радиостанции «Сириус». Несмотря на то, что Анна выросла в захолустном городке вАйдахо, она вмиг переняла бешеный нью-йоркский темп и уже через несколько дней после возвращения вполне могла сойти за типичную столичную штучку, помешанную на работе и вечно куда-то спешащую, не замечая окружающего шума и гама, сводящего с ума всех приезжих. Но она была счастлива. По-настоящему, безудержно счастлива. Каждый день она начинала с того, что терлась оДжейка всем телом и целовала в шею. Она узнала, что он любит из еды, и взяла на себя заботу об их совместном питании; Джейк, не умевший толком готовить, был этому только рад. Кроме того, Анна влилась в культурную жизнь города и приобщила к ней Джейка, так что довольно скоро они уже редкий вечер проводили дома, а нев театре или на концерте, или в переулках Флашинга[48], в поисках какой-нибудь закусочной с клецками, о которой она где-то вычитала.

Издателю @ДжейкобФинчБоннера стоит быть готовым к возврату средств за все экземпляры #Сороки.

Кто-то должен сказать @Опре, что она связалась с очередным самозванцем.

Анна захотела кота. Очевидно, это была ее давняя мечта. Они сДжейком отправились в питомник и взяли одного вальяжного котика, сплошь черного, не считая одного белого носочка, который деловито обошел квартиру, пометил кресло (Джейк любил в нем читать) и решил, что будет жить долго и счастливо. (Он получил имя Уидби, в честь острова.) Анне снова захотелось увидеть бродвейскую постановку – на этот раз настоящую. Джейк обратился кМатильде, имевшей связи в театральных кругах, достал билеты на«Гамильтона»[49] и взял абонемент на весь сезон. Анна увлеклась гастрономическими турами поНижнему Ист-Сайду, историческими экскурсиями поТрайбеке и гарлемскими кафе с госпелами – всем тем, на что нью-йоркцы (или те, кто считают себя таковыми) обычно задирают нос, предпочитая любознательности надменное невежество. Анна стала сопровождать Джейка, когда позволяла работа, на его читки и встречи с читателями – вБостон, Монклер, Вассарский колледж – и они провели пару дней воФлориде после Майамской книжной ярмарки.

Джейк начал замечать фундаментальное различие между ними, заключавшееся в том, что Анна смотрела на любых приближавшихся к ним незнакомцев с явным интересом, тогда как он – с тревогой; это было так же свойственно ему теперь, когда он стал «знаменитым писателем»– форменный оксюморон, как он обычно говорил на интервью, изображая саму скромность,– как и раньше, когда его окружала аура неудачника, словно радиоактивный хула-хуп. В жизни Джейка, неотделимой теперь от жизни Анны, начали возникать новые люди, и он впервые за много лет стал общаться с кем-то, помимо коллег-писателей, работников издательского бизнеса или хотя бы книголюбов, о чем-то, помимо того, чью книгу кто купил и засколько, чей второй роман продавался хуже некуда, какой издатель потерял работу, неоправданно вложившись в перехваленного писателя, и какие блогеры чью сторону заняли по поводу обвинения в«приставаниях» на летней писательской конференции. Джейк с удивлением обнаружил, что существует масса тем для разговоров помимо писательства: политика, еда, интересные личности и их достижения, а также классические голливудские комедии, телевидение, автокафе и активизм – столько всего увлекало людей, о чем он до недавнего времени имел самые смутные представления.