Книга Убийство под шубой - Евгения Букреева

нему подошла? Он тебе что сказал?

– К счастью, он меня не заметил, они с этим брюнетом почти сразу ушли. Так увлечены были друг другом, что по сторонам и не смотрели.

– А что за мужик? Ты его раньше видела? Может, имя там услышала.

– Нет, раньше я его не видела, да и сидели они далековато, а там шумно было, так что о чем они там говорили, я не знаю.

– А ты Катькиного кузена видела? Андрея?

– Того, которого тут убили?

– Ну да. Видела его? Это не он был?

– Нет, не довелось. Тот был брюнет, худощавый такой…

– Красавец?

– Ну, я бы не сказала, что прямо красавец. Но да, привлекательный. Там вообще полно было привлекательных мужчин, даже обидно стало, столько баб одиноких, а они… Хотя, дело вкуса, наверное. Я всегда любила атлетичных блондинов, ты же в курсе.

Я лихорадочно соображала. Андрей был не брюнет, а скорее, шатен. Но Светка в темноте могла и не разглядеть. Впрочем, худощавым Андрея я бы тоже не назвала. Но тут, опять же, полгода почти прошло, может Андрей поправился за это время. Интересно как получается. Если Лешка путался с Андреем, то тот вполне мог его шантажировать, а Лешка с перепугу его и грохнул! Надо будет завтра попросить у Катьки фотографию ее несчастного брата, и предъявить Светке для опознания.

– Да что же это происходит? – в сердцах произнесла я. – Лешка – гей! В голове не укладывается! У них же с Катькой двое детей! Как так вышло?

– Вы тут и правда дикие. Геи же не кастраты, они вполне способны зачать детей. Тем более, что, может, Лешка не сразу понял, что он нетрадиционной ориентации. А когда понял, он уже был женат на Катьке и с детьми все уже сложилось. Так часто бывает. Люди не сразу могут разобраться в себе.

– Угу, и поэтому в ваших европах с детского сада детишек просвещают. Чтоб разобрались, если что, – фыркнула я.

– Да, и поэтому тоже. Это называется – культура сексуального воспитания!

– Разврат это называется, – не желала сдаваться я, мой мозг оказался не готов к такой широте взглядов, как у Светки.

– Лучше, чтоб вот так? Скрывать, стараться себя переделать? Чтобы все равно потом сорваться, как Лешка? От себя не убежишь. Вот потом и получаются такие вот трагедии. Когда любящий муж и отец внезапно осознает себя не тем, кем он всю жизнь пытался быть!

– Лучше бы я этого не знала. Вот теперь как с этим жить? Кстати, а почему ты молчала? Почему не сказала Катьке, мне или Томке? Ну, не знаю, меня бы разорвало от такой информационной бомбы.

– Чего тут говорить? Во-первых, это не мое дело. Во-вторых, я думала, что вы догадываетесь. Все-таки, эти вещи не бывают на ровном месте, где-то он должен был себя выдать. А вы же постоянно общаетесь!

– Не знаю, как у Томки, ну у меня даже мысли такой не возникало! Господи, бедная Катька, кошмар же! Она, интересно, знает? Мне кажется, что она ни сном ни духом. Просто думает, что для Лешки секс – не главное. А оно вон оно чего…

– А что, ты думаешь, что все это как-то связано? Лешкина ориентация и все, что тут у вас творится?

– Ох, не знаю, Свет. Все, у меня мозги вскипели, надо срочно перезагрузиться. Давай спать, что ли. Скоро уже светать начнет, мы почти всю ночь протрепались.

– Давай, – согласилась Светка и зевнула. – Мне еще завтра к родителям ехать, надо отдохнуть хоть несколько часов.

Светка заснула практически сразу, как мы улеглись. А вот ко мне сон не шел. Слишком много шокирующих новостей, слишком много информации к размышлению.

Часа два я валялась в кровати, из всех сил стараясь изгнать из головы ненужные мысли, но ничего не получалось. Я даже стала представлять в голове отару овец, дабы по известному методу, увлечься из подсчетом и все-таки вырубиться. Но и это не помогло.

В конце концов я плюнула и встала с кровати, хотелось кофе и курить. Часы показывали восьмой час, и, хотя за окном было еще темно, небо начало понемногу светлеть.

В бане был оборудован уголок с мойкой, электроплиткой и чайником. Я порыскала в шкафах, к сожалению, кофе тут не оказалось. Ну, кроме банки растворимой бурды, которую лично я за кофе никогда не считала. Можно было, конечно, сделать исключение или заварить чай, но я хотела именно кофе – горячего, сваренного по всем правилам в турке. Но чтобы это исполнить, необходимо было пойти в дом, где все это имелось.

Я нацепила на себя пуховик, отодвинула засов и вышла из бани. На улице было даже хорошо – свежий воздух бодрил, а рассвет уже вступал в свои права, разгоняя ночной мрак.

В доме все еще спали. Пока я возилась на кухне, во дворе уже окончательно рассвело, и я с огромной кружкой ароматного дымящегося напитка вышла на крыльцо. Ноги сами меня понесли на мою любимую скамеечку за домом. Летом я обожала проводить там время. Зимой, конечно, все выглядело не так мило – заросли кустарника, которые в теплое время года надежно скрывали лавочку от всех, сейчас стояли голыми, и теперь тут было далеко не так уютно. Но я упрямо уселась на свое любимое место, достала сигареты и погрузилась в невеселые раздумья.

Раньше я никогда не задумывалась о проблеме сексуальных меньшинств. Это меня не касалось. Ну, есть где-то люди нетрадиционной ориентации, ну и бог с ними. Они сами по себе, я и мои друзья – отдельно. Теперь мне приходилось пересматривать свои взгляды. И решить, как я должна к этому отнестись, с учетом вновь открывшихся обстоятельств. Прокрутив ситуацию так и этак, я поняла, что меня расстраивает не столько то, что Лешка, которого я всегда считала нормальным мужиком, внезапно оказался геем, а то, что он не просто какой-то посторонний гей, а муж моей лучшей подруги. Почти что родственник. Первый вопрос – знала ли об этом Катька? Может быть, догадывалась? Все-таки она жена и знает своего мужа намного больше нас. Ответа у меня не было. Как не было ответа и на второй вопрос – должна ли я это все рассказать Катьке? Или, как Светка, признать, что это не мое дело, и пусть сами разбираются. Не маленькие.

Куда сложнее было с тем, что, возможно, это как-то связано с последними событиями. По крайней мере, теперь вырисовывался мотив. Был ли Андрей тем самым брюнетом из гей-клуба, или он