Книга Становление спецслужб советского государства. 1917–1941 гг. - Николай Николаевич Лузан
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В 1932 году в городе Данциге состоялось его знакомство с Коновальцем. С того времени политическая карьера Бандеры резко пошла вверх, уже через год на него возложили обязанности краевого проводника ОУН в Западной Украине и коменданта боевого отдела ОУН — УВО.
Его активная антипольская деятельность не осталась без внимания полиции, только за период с 1930 по 1933 год он арестовывался пять раз. Преследования и аресты не сломили Бандеру. 22 декабря 1932 года в день казни боевиков ОУН Василия Биласа и Дмитрия Данилишина, совершивших теракт в отношении польского политика Тадеуша Голувко, Бандера и будущий капитан СС Роман Шухевич организовали дерзкую пропагандистскую акцию: в момент повешения боевиков в церквях Львова раздался колокольный звон. К тому времени на руках самого Бандеры уже была кровь профессора Бабийя, студента Бачинского, взрыв редакции львовской антифашистской газеты «Сила».
Внимательно анализируя материалы на Бандеру, Павел все больше находил подтверждение оценкам, высказанным Шпигельглазом, что в деятельности ОУН вскоре наступит новый период и ее будущее будут определять такие, как Бандера, Стецько и Шухевич. В свои двадцать четыре года Бандера проявил себя не только как матерый, безжалостный боевик, а и идеолог, предложивший наряду с проведением акций устрашения в отношении власти инспирировать среди украинского населения «массовые протесты, направленные на пробуждение национального самосознания». К их числу Бандера относил панихиды и манифестации, посвящённые памяти казненных боевиков ОУН, сооружение им символических могил, бойкот польских товаров и государственных символов, игнорирование польского языка.
Перевернув последнюю страницу подборки материалов на Бандеру, Павел с пронзительной остротой ощутил, насколько невероятно сложное задание ему предстояло выполнить. И не столько страх смерти, а сколько сомнения в том, что ему удастся перевоплотиться в таких нелюдей, как Бандера, Стецько и Шухевич, не давали покоя. Их развеяли Шпигельглаз и Горожанин. Долгие и обстоятельные беседы с ними позволили Павлу обрести уверенность в себе и вжиться в образ «племянника Лебедя». С каждым новым днем образ юного мальчишки, который в далеком 1919 году встал под знамена революции, становился все более размытым. Его место не только на словах, а и в мыслях все больше занимал ярый националист Павлусь.
Позади остались восемь месяцев напряженнейшей подготовки, когда опытнейший мастер перевоплощения Шпигельглаз посчитал, что Павел готов к выполнению задания. Помощником в предстоящей опаснейшей игре советской разведки с ОУН и абвером предстояло стать испытанному другу и соратнику — Эмме. Это было их добровольное решение, и руководство ИНО поддержало его.
Все эти месяцы одновременно с Павлом Эмма готовилась на роль связника. По легенде ей предстояло стать студенткой женевского университета. Легализовавшись в Швейцарии, она должна была, используя в качестве прикрытия учебу, поддерживать связь Центра не только с Павлом, а и с рядом агентов советской разведки, действовавших в Швейцарии и Франции. Вывод Павла и Эммы в Западную Европу предусматривался по двум разным каналам и был разнесен по времени.
Наконец наступил этот день. Заключительные встречи на конспиративных квартирах с руководством ИНО, последние инструктажи, а дальше полная неизвестность, когда Павлу и Эмме предстояло рассчитывать только на самих себя и на удачу, которая так переменчива в судьбе разведчика. Что они чувствовали в тот последний час перед тем, как расстаться и тронуться в опасный и неизведанный путь, так и осталось тайной. Свои чувства они не доверили ни близким, ни бумаге.
Первым за границу отправился Павел вместе с Лебедем. На календаре был апрель 1936 года. Все то время пока они добирались до Хельсинки, где их ждал Полуведько — личный представитель Коновальца в Финляндии, в Павле подспудно жила тревога. То, как поведет себя Лебедь, не давало ему покоя. Его опасения не подтвердились. Лебедь безукоризненно сыграл роль заботливого «дядьки», пекущегося о «племяннике», который станет «достойной ему сменой в борьбе за свободу Украины». Оставив «племянника» на попечение Полуведько, он возвратился в Москву, отчитался перед Шпигельглазом и затем выехал в Харьков, где занимал скромную должность в строительном тресте.
Отдавая должное Лебедю, Павел Анатольевич признавал:
«…Лебедь стал для нас ключевой фигурой в борьбе с бандитизмом на Украине в 20‐хгодах…ОтЛебедя, которомумыразрешаливыезжатьнаЗападв20‐хи30‐хгодахпонелегальнымканалам, намисталоизвестно, чтоКоновалецлелеялпланызахватаУкраинывбудущейвойне. ВБерлинеЛебедьвстречалсясполковникомАлександером, предшественникомадмиралаКанарисана посту руководителя германской разведслужбы в начале 30‐хгодов, иузналотнего, чтоКоновалецдваждывиделсясГитлером, которыйпредложил, чтобынесколькосторонниковКоновальцапрошликурсобучениявнацистскойпартийнойшколевЛейпциге» (Судоплатов П. Спецоперации. Лубянка и Кремль. 1930–1950 годы. С. 23).
Оставшись в Хельсинки, Павел ждал вызова от Коновальца. А тот не спешил, годы беспощадной борьбы за власть и собственную жизнь научили его никому не доверять и даже такому испытанному «другу», как Лебедь. В очередной раз подтверждался прогноз Шпигельглаза, Павла проверяли на лояльность. Шли дни, недели, а в его положении ничего не менялось. Неопределенность и не только она, а и поведение Полуведько все больше действовали на нервы Павла. Скупердяйство личного представителя Коновальца было запредельное. Он держал Павла впроголодь, на расходы давал всего 10 финских марок, которых едва хватало на один скромный обед, и содержал в спартанских условиях.
Такое отношение к «племяннику Лебедя» со стороны Полуведько было обусловлено не только природной прижимистостью, а и во многом его политическими взглядами. Павел настолько вошел в образ украинского националиста, что Полуведько, чтобы не дать воли своим рукам, всячески сторонился его. И тому находилось объяснение, в голове Коновальца вряд ли бы уложилось то, что Полуведько, как и Лебедь, также оказался агентом советской разведкой. В своих отчетах, адресованных в ИНО, он охарактеризовал Павла как «отъявленного националиста, которого мало убить».
Так, вольно или невольно Павел стал жертвой блестящего исполнения роли «отмороженного националиста» и за это расплачивался своим желудком. С каждым днем голод все больше давал знать о себе. Чтобы совсем не отощать, он, презрев гордость, подкармливался на явочной квартире советской разведки в Хельсинки во время встреч со своими кураторами Зоей и Борисом Зарубиными. Но и они не слишком баловали Павла, опасаясь, что его сытый вид насторожит Полуведько. Об этом, не самом лучшем периоде в своей жизни, так вспоминал Павел Анатольевич:
«…В Финляндии (а позднее и в Германии) я жил весьма скудно: у меня не было карманных денег, и я постоянно ходил голодный…»
Несколько облегчали его положение в Хельсинки Зарубины:
«…приносили бутерброды и шоколад. Перед уходом они просматривали содержимое моих карманов, чтобы убедиться, что я не
