Книга Каирский дебют. Записки из синей тетради - АНОНИМYС

криво сидящих очках.

Разговор проходил прямо на улице, точнее сказать, на бульваре Распай, благо погода с утра стояла сухая и безветренная. Они сидели на противоположных концах скамьи и перебрасывались фразами, почти не глядя друг на друга. Редкие прохожие, идущие по бульвару, казалось, даже не замечали их.

– Как дела у его превосходительства? – негромко спросила Ханна.

– Без изменений, – отвечал чиновник.

Барышня закусила губу и сидела так с минуту, ничего не говоря. Собеседник поглядел на нее вопросительно: неужели мадемуазель вызвала его только затем, чтобы осведомиться о здоровье его превосходительства?

– Нет, – отвечала та, – не только. Я, кажется, нашла способ нейтрализовать Аш–21.

Серенькие глазки чиновника блеснули за стеклами очков внезапным огнем.

– Прекрасно, – сказал он, – прекрасно.

– Ничего прекрасного, – сурово возразила мадемуазель Виттиг. – Если мы пойдем до конца, ее ждет виселица.

Собеседник развел ручками: на войне как на войне, не они решают судьбы человечества.

– Человечества – нет, но судьбы отдельных людей решаем именно мы… – хмуро проговорила Ханна.

Чиновник поглядел на нее с интересом: неужели ей так понравилась эта дама?

– Понравилась или нет – это неважно, – отвечала та. – Впрочем, вы не женщина, вам не понять.

С полминуты оба молчали, потом заговорил чиновник.

– Аш–21 – это чрезвычайно опасный для нас агент, – внушительно сказал он.

Ханна вскинулась: чем же она для них опасна? Она ведь шпионит против Франции, а не против них.

– Да, но она шпионит против Франции в пользу Германии, – возразил человек в очках. – При этом Франция – наш союзник, а Германия – наш противник. Обезвредив ее, мы обезопасим не Францию или Британию, а в первую очередь себя. И мы не можем расплываться в кисель, когда отечество наше изнемогает в этой чудовищной войне. К тому же у вашей протеже руки по локоть в крови. Вспомните хотя бы историю с немецкими подводными лодками, местонахождение которых она выдала французам. Обе субмарины были взорваны вместе с экипажами – разве это не подлость с ее стороны?

– Ладно, – перебила его мадемуазель Виттиг, вставая со скамейки, – хватит с нас разговоров, изопьем и эту чашу до дна.

– Ваше здоровье, – усмехнувшись, сказал ей в спину серый человек.

Она обернулась к нему, сверкнула синими очами, кажется, готова была произнести что-то решительное, непоправимое. Но справилась с собой и только тихо проговорила:

– Прав был его превосходительство: разведка – подлое дело.

– Контрразведка еще подлее, – пожал плечами ее визави.

Но она уже не слушала, уже уходила прочь по бульвару решительным шагом. Некоторое время он глядел ей вслед с непонятным выражением на лице, потом поднялся и пошел в противоположную сторону.

* * *

С самого утра Гертруда пребывала в каком-то смутном оцепенении. От капитана Ладу не поступало никаких указаний, деньги, полученные за прошлые поручения, подходили к концу. Если дело так пойдет дальше, ей придется съехать из гостиницы, а жаль – здесь было очень удобно.

Ее сейчас не развлекали даже визиты поклонников: со временем они становились все более короткими и скупыми. Скупыми становились и сами поклонники – если ранее ее засыпали деньгами и дорогими подарками, теперь дело ограничивалось цветами, которые вяли и сохли в своих корзинах.

Еще при начале карьеры знакомый дипломат, человек немолодой и умудренный жизнью, как-то сказал ей:

– Не верьте никому, не надейтесь на мужчин, ни, подавно, на женщин. В будущем, если придется делать выбор между любовью и деньгами, помните: лучшие друзья девушек – бриллианты. Перефразируя известную пословицу, скажу: не имей сто друзей, а имей сто камней – разумеется, драгоценных. Только они не изменят вам и будут сиять путеводной звездой на горизонте. В конце концов, в трудные времена их можно будет попросту заложить или продать, и за них дадут гораздо большую цену, чем за любого, самого лучшего друга.

Это наставление она запомнила хорошо, вот только не всегда удавалось ему следовать. Тем более, сейчас, когда лучшие друзья девушек появлялись на ее горизонте так нечасто. Может быть, потому, что она уже не совсем девушка или, точнее, совсем не девушка?

Но что же ей делать, скажите? Ей нужно как-то жить, а от поклонников в лучшем случае дождешься только каких-то глупых букетов или коробки конфект. Они, поклонники, чтобы не оскорбить ее, не дают ей денег – боятся, что это будет выглядеть просто как купля-продажа. И вот она сидит почти совершенно на бобах и гадает, куда ей броситься. Дело не только в роскошном образе жизни, к которому она привыкла: в конце-концов, она знавала и худшие времена. Однако ее любимый, штабс-капитан Маслов, так юн и так падок на развлечения, и ему так нравится шикарная жизнь, которая требует денег и еще раз денег.

Как прекрасно было бы получить новое задание вроде того, с подводными лодками. Ей дали за это столько денег, что можно было купить квартиру в центре Парижа. Но, как всегда, деньги ушли на что-то очень срочное, очень нужное, на что-то такое, что утекает между пальцами. И вот теперь их нет. А она есть. И есть русский штабс-капитан, которого она любит больше жизни. И все это требует денег.

Тут она остановилась, потому что поняла, что попала в заколдованный круг и без конца думает об одном и том же.

А, может быть, нужно сделать какой-то оригинальный ход? Может быть, снова начать работать с немцами? Собственно, она и не разрывала с ними связи, они ведь не знают, что Мата Хари – двойной агент. Она просто временно ушла на покой. А теперь снова вернется и разведает для Германии нечто такое, что ее просто осыплют золотом, которого ей хватит до конца жизни. Вот только что бы такого разведать?

В дверь отрывисто постучали. Гертруда отпустила горничную до вечера, так что пришлось идти открывать самой.

На пороге стояла Ханна Виттиг. Но боже мой, как она выглядела! Мата Хари поначалу подумала, что та попала под дождь. Встрепанные волосы, мокрое лицо, открытый рот… На улице и в самом деле накрапывал небольшой дождик, но дело было не в этом. Только спустя пару секунд танцовщица поняла, что гостья не залита водой, а просто заплакана.

Не говоря ни слова, она втащила Ханну в номер и закрыла за ней дверь.

– Что случилось? – спросила она, не тратя время на приветствия.

Губы у мадемуазель Виттиг дрожали, она не могла вымолвить ни слова.

– Сядь, – повелительно сказала Гертруда, налила в стакан воды из хрустального графина и подала Ханне.

Та, не отрываясь, выпила целый стакан и попросила еще. Выпила и второй, и только после этого стала потихоньку приходить в