Книга Тайная сторона Игры - Василий Павлович Щепетнёв

сказал Серый.

Простыни — не помеха. И так ясно, где голова, где остальное.

Арехин выстрелил четыре раза. По пуле на голову. Лошади дернулись, но белопростынник, сползая под копыта, остановил их, а там уж кучер вмешался.

— Что с этими делать? — спросил он деловито.

На белом снегу простыни казались особенно грязными.

Арехин откинул одну. Понятно. К ботинкам привязаны диванные пружины. Не целиком пружины, а пара витков. Проку никакого, но следы на снегу получаются странные.

— Пусть полежат.

Он вернулся в возок. Кучер принял в сторону, объезжая бандитские тела.

Нужды торопиться никакой. Полежат денек, всем видом убеждая москвичей: доблестный МУС извел попрыгунчиков под корень.

Жаль, не спросил господина Нонейма, отчего тому вздумалось рядиться под попрыгунчиков. Склонность к театральным эффектам?

Или Нонейм действовал в духе таинственных японских татей? Вот и азиат «л» не выговаривает.

Ветер нагнал тучи, заслонившие луну, и Москва погрузилась во тьму.

Как, однако, получилось складно: и рубины вернулись, и банда попрыгунчиков на него нарвалась. Ну просто нарочно не придумаешь. Велика Москва, а убивать некого. Одного разве только Арехина

Или как раз кто-то все и придумал нарочно. Сначала одни попрыгунчики грабят артисток и забирают камни, а потом другие грабят Арехина — и тоже забирают камни.

Таких совпадений не бывает.

Значит, кто-то подослал к нему четверку белопростынников

Кто-то? Кто мог знать, что он будет ехать именно этой дорогой?

А кто сказал, что эта четверка — единственная? Быть может, в распоряжении пока неведомого кто-то было две таких четверки, с каждой стороны квартала? Или четыре, восемь? Нет, восемь — слишком. А вот две…

Проверять не хотелось. Первый раз заговорил бандитов, но теперь, после выстрелов, те, другие, настороже. Начнут палить, и как все обернется? Вдруг и настоящим саваном.

Они подъехали к дому; предупредительный дворник распахнул ворота. Почти как в прежнее время, только в прежнее время у дворника не висел бы за плечами кавалеристский карабин. Не для вида висит, если что — дворник станет стрелять, и стрелять метко. В германскую прошел науку убивать. Все мы её прошли, кто жив остался.

Арехин поднялся к себе в квартиру, не спеша разделся. Это первый раз убить трудно, ну, второй, а потом что ж… потом приходит понимание, что враг — не выдуманное слово, не философская категория, а существо во плоти, которое хочет тебя уничтожить.

В детстве, еще до болезни, он зачитывался книгами о благородных индейцах и Верной Руке. Коварные бледнолицые подло и коварно пакостили, а Верная Рука вместе с вождем апачей Виннету их побеждали, связывали, чтобы потом развязать и, прочитав нотацию, отпустить на свободу. И всё начиналось сначала…

Это понятно. Во-первых, благородство, во-вторых, не нужно было сочинять новых негодяев, когда есть под рукой старые, в-третьих, книги были детские, а в четвертых, и время было довоенное.

Переменилось всё. И потому вязать врагов дозволялось лишь в крайних случаях.

Он прошел в столовую. Обедал Арехин по-английски, и потому никуда не опоздал.

— Где наш гость? — спросил он у Петра Ильича.

— В библиотеке, читают, — ответил слуга.

— Так зови его, голоден, наверное. Или нет, лучше я, а ты пока накрывай.

Голодным тезка О. если и был, то самую малость: икра — штука сытная, а обжорой у тезки случая стать не было.

Тезка с тревогой и затаенной гордостью показал Алехину исписанные листы.

Что ж, написано искренне. Арехин не стал править — пусть останется, как есть. Документ эпохи. Дух времени в каждой строчке.

— Завтра и отдадите товарищу Оболикшто, — сказал он.

— А… А как — годится? Написанное, то есть?

— Для начала лучшего и желать нечего. А когда придут опыт, навык и знания, станет нормально, — нечего баловать, а то зазнается.

Но тезка совершенно не расстроился, напротив, просиял, как свеженачищеный сапог.

Перед тем, как отправиться обедать, Арехин позвонил в МУС. Доложил товарищу Оболикшто о нападении, сказал, что все бандиты в перестрелке убиты, и что тела их можно будет забрать в любое подходящее время, послав труповозку на угол Пречистенки и Комаровки.

— Сколько их было? — спросил только товарищ Оболикшто.

— Четверо.

— Денька три-четыре они полежать могут, как вы считаете?

— Им, собственно, всё равно.

— Тогда пусть полежат.

Очевидно, товарищ Оболикшто тоже верил в пользу наглядной агитации.

За едой тезка порывался расспросить, что и как вышло у Арехина с бандитами. Александр Александрович ел неторопливо, неторопливо же и отвечал.

— А вдруг они только попугать хотели? — спросил тезка Он.

— Значит, своего они достигли, я испугался, — ответил Арехин.

— И всех уложили?

— Наповал, — коротко подтвердил Александр Александрович.

— Здорово. Жаль меня с вами не было. А кучер что?

— А что кучер? Его дело — на линии огня не стоять.

— Вот в прошлый раз шофер был, с бомбами…

— Арсений Иванович? Таких людей, Александр, один на миллион. Да ещё выучку прошел…

— А этих, из башни, вы почему не задержали?

— Без вас, Александр, мне это было не под силу.

Тезка еще раз пожалел что день провел в четырех стенах, а не рядом с Арехиным.

Александр Александрович показал тезке рубины.

— Из-за этого весь сыр-бор? Хотя… Вот на той неделе за четыре фунта селёдочных голов убили, и кого — Мишку, моего соседа по общежитию. Он их как раз получил и нёс домой, в общежитие, то есть. И ведь парень не промах, третий месяц в расстрельной команде, без маузера до ветру не выйдет, а вот шмальнули в бок… Раздели, селёдку унесли…

— У них там паек такой — по четыре фунта?

— Какое, он за четверых получал. Что всем-то ходить? Решили по очереди.

— Ну, а остальные из этой четверки в это время что делали?

— Иван в общежитии был, это я знаю точно. Петра на задание вызвали, Прохор к зазнобе ходил. А что?

— Ничего. Проверить нужно. Если Петра, действительно, вызвали на задание, нужно обыск у, как вы, Александр, выразились, зазнобы Прохора сделать. Вдруг да и найдут что из вещей Мишки. Селёдку, пожалуй, они уже съели…

— Вы считаете, это Прохор — Мишку-то?

— Проверить не помешает. Впрочем, расстрельная команда по линии Чека проходит.

— Так что ж мне делать?

— Посоветуйтесь с товарищем Оболикшто, он подскажет.

После обеда они вновь вернулись в библиотеку — посидеть, подумать.

— Я, пока вас не было, в журнале