Книга Русская община и коммунизм - Жак Каммат

Можно было бы подумать, что насилие и пытки, ставшие эндемическими повсюду должны были бы заставить людей мобилизоваться и восстать против них с оружием в руках, но несмотря ни на что, они продолжают процветать на мировом уровне. В самом деле, сегодняшняя ситуация заставляет «варварство» нацистов выглядеть довольно непрофессиональным и архаичным. Все условия кажутся созревшими; должна произойти революция. Откуда тогда препятствия? Что останавливает людей от преобразования кризисов и катастроф, которые стали сами результатом мутации капитала, в катастрофу для самого капитала?

Объяснение этому можно найти в приручении человечества, которое происходит, когда капитал утверждается в качестве человеческой общности. Процесс начинается с фрагментации и разрушения человека, которого затем реструктурируют по образу капитала; люди превращаются в капиталистические существа и в конечном итоге капитал антропоморфизируется. Приручение человечества тесно связано с другим феноменом, ещё более усилившим пассивность человека: фактически капитал «ускользнул» от него.

Экономические процессы вышли из-под контроля, а те, кто мог повлиять на них, теперь осознают, что они бессильны перед их лицом: они были полностью обойдены. На глобальном уровне, бегство капитала очевидно в монетарном кризисе32, перенаселении, загрязнении окружающей среды и истощении природных ресурсов. Приручение человечества и бегство капитала являются концепциями, объясняющими менталитет и деятельность тех, кто называют себя революционерами и думают, что могут вмешаться, чтобы ускорить пришествие революции: на деле, они играют роли, принадлежащие старому миру. Революция всегда уходит от них и, когда происходит какое-либо брожение, оно им чуждо и им приходится гнаться за ним ради того, чтобы их признали как «революционеров».

Долгое время человека, строго говоря, опережало движение капитала, которое он уже не способен контролировать. Это объясняет, почему некоторые думают, что единственным решением может быть уход в прошлое, как в случаях с модными увлечениями мистикой, дзэном, йогой и тантрой в США. Другие находят убежище в старых мифах, отрицающих тотальную и повсеместную тиранию науки и технологии. (Часто всё это сочетается с использованием какого-либо наркотика, дающего иллюзию быстрого пришествия мира, отличающегося от того ужаса, в котором мы живём33). С другой стороны, есть люди, утверждающие, что только наука и технология могут предоставить ответы – которые объяснили бы, почему некоторые женщины в феминистском движении могут представлять себе своё освобождение через партеногенез или через производство детей в инкубаторах.34 Есть также люди, которые думают, что могут бороться с насилием посредством лекарств против агрессивности и т.д. Все эти люди разделяют, в общем виде, предположение, что каждая проблема предполагает своё частное научное решение. Они в целом пассивны, поскольку приемлют тот взгляд, что человек является простым объектом для манипуляций. Они совершенно не готовы для создания новых межчеловеческих отношений (это то общее, что у них есть с врагами науки); они неспособны понять, что научное решение является капиталистическим решением, потому что уничтожает людей и открывает перспективу тотально контролируемого общества.

Теперь мы перейдём к категории людей, которые чувствуют, что должны «что-то сделать»: им нужно осознать, что их понимание ситуации абсолютно неадекватно, а их попытки скрыть этот факт лишь подчёркивает их бессилие. «Молчаливое большинство», из которого состоит остающаяся часть человечества, поражено уверенностью, что делать что-либо бессмысленно, потому что у них просто нет перспективы. Их молчание это не простое и чистое согласие, а скорее свидетельство их неспособности как-либо вмешаться. Доказательством служит то, что, когда они мобилизуются, это происходит не ради, а против чего-то. Поэтому их особенная пассивность негативна.

Важно отметить, что две группы, о которых мы говорили выше – активисты и молчаливое большинство – нельзя определять как просто левых и правых: старая политическая дихотомия здесь уже бездейственна. Путаница, которая возникает в связи с этим, тем не менее, важна по отношению к науке, потому что в прошлом левые были преданы науке, в то время как сейчас Новые Левые (например, в США) отвергают её. Однако лево-правая дихотомия продолжает жить среди старых группировок, левых и правых партий и политических рэкетиров прошлого, хотя эти противоположности уже не обладают никаким значением: так или иначе они равным образом защищают капитал. Самыми активными являются различные компартии, потому что они защищают капитал, будучи приверженными научным формам и рациональным структурам капитала.

Все левые и правые движения обладают одной и той же функцией, поскольку они участвуют в большем, более общем движении к уничтожению человеческого вида. Остаются ли люди с ограниченными устаревшими стратегиями и формами, подчиняются ли они механизмам технологии – результат остаётся тем же. В историческом смысле, левая и правая категории появились как дуализм в начале девятнадцатого века, когда капиталистический способ производства начинал обретать реальное господство над производительным процессом и становиться реальной социальной силой. Так, люди вроде Карлайла, оказались в оппозиции апологетам капитала35, но именно Марксу выпала честь пойти дальше: он подтверждал необходимость развития производительных сил (а значит также науки и технологии) и, в то же время, обличал их негативное воздействие на людей в непосредственной ситуации. Но он считал, что в конечном итоге это приведёт к такому противоречию, при котором развитие производительных сил станет невозможным без уничтожения капиталистического способа производства. Тогда эти силы будут управляться самими людьми, и отчуждение отомрёт. Но это подразумевало бы, что капитал неспособен стать реально автономным, что он не может уйти от ограничений социального и экономического базиса, на котором он построен: закона стоимости, обмена между капиталом и рабочей силой, жёсткого общего эквивалента (золота) и т.д.

Переводя во внутреннюю плоскость социальную основу, на которой он был построен, капитал стал автономным, и поэтому смог ускользнуть. Стремительное продвижение его развития в течение нескольких лет высвободило серьёзные опасности для человечества и для всей природы. Даже самые дальновидные эксперты и старые зануды не могут игнорировать окружающие нас опасности. В определённой мере, они даже вынуждены присоединяться к тем, кто говорит в терминах апокалипсического будущего. Апокалипсис в моде, потому что наш мир приближается к концу, мир, в котором человек, несмотря на всю свою очевидную слабость и деградацию, всегда оставался нормой, ориентиром. Но, столкнувшись с фактом смерти бога, мы теперь слышим провозвестие о смерти человека. И бог, и люди сдаются перед наукой, которая является заодно богиней и служанкой капитала: наука представляется в сегодняшнем мире как изучение механизмов адаптации, ассимилирующих человека и природу в структуру производительной деятельности капитала. Все признаки указывают на то, что наименее разрушенные люди, в частности молодые люди, теперь неспособны смириться с этим наступлением адаптации и приручения; поэтому они отвергают систему.

Процесс приручения иногда происходил через насилие, как во времена примитивного накопления; но чаще он происходит через