Книга Вспять. Хроника перевернувшегося времени - Алексей Слаповский

— Вряд ли — потому что невозможно? Так и то, что сейчас, невозможно, а оно есть! Вот я и спрашиваю, как жить?

Ум жены, как известно, заключается не в том, чтобы дать мужу правильный ответ (да и существуют ли правильные ответы?), а в том, чтобы дать тот ответ, которого он ждет, поэтому Лариса сказала:

— Да так же. Делать свое дело и ждать.

И Столпцов сразу повеселел, обнял жену, поцеловал, и произошла у них супружеская нежность прямо здесь, на коврике возле бассейна, чего давно уже не случалось.

Утром он пришел на работу подтянутый, энергичный, решительный. Глядя на него, приунывший коллектив ГОПа встряхнулся. Тем более что предстояло бодрое, веселое дело: разгрузить прибывшие спозаранку платформы с новым оборудованием. Это оборудование уже было смонтировано и работало до вечера вчерашнего дня, а ночью исчезло, но вот опять появилось. Казалось бы — пусть себе остается на платформах: придет завтрашнее вчера, и оборудование все равно окажется на них, причем не здесь, а только на пути к Рупьевску. Но Столпцов скомандовал: разгружать и монтировать. В любой момент все обернется в будущее, следовательно, лучше приготовиться, чем упустить время.

Взялись с охотой, с прибаутками, как в фильмах про первые советские пятилетки. О происшествии с сыном никто Игорю Анатольевичу не говорил, полагая, что он и так все знает. И какой толк попусту болтать: убитый Анатолий благополучно ожил. Да и вообще, не место на производстве личным разговорам. Дело кипело, всюду сновали люди, разгружали, распаковывали, устанавливали на приготовленные фундаменты, налаживали и запускали. Игорь Анатольевич вернулся домой поздно, Лариса, узнавшая о страшном, но миновавшем происшествии, решила не тревожить мужа на ночь. Сам же Анатолий был в тот день в Придонске.

Вот так и вышло, что Столпцов узнал о событии чуть ли ни позже всех.

Проснувшись после вчерашнего бодрого дня, он очень наделся, что наступило наконец будущее.

Увы.

Настроение сразу же испортилось. Он поехал на ГОП и увидел то, что и ожидал: пустые места там, где вчера стояли новенькие станки, красивые особой промышленной красотой.

Заглянул для проформы в диспетчерскую. Выработка опять снизилась.

Диспетчер Сколков, чувствуя себя виноватым, вздохнул и, отвлекая начальника от неприятных мыслей, решил перевести их на что-то другое, не производственное. Поэтому и спросил без задней мысли, от чистого сердца:

— Как там Анатолий себя чувствует?

— А что?

— Ну, все-таки убивали, не просто так. Слава богу, что все обошлось, но не может же быть, чтобы никаких последствий? Это я так думаю, — пояснил Сколков.

Игорь Анатольевич стал расспрашивать, потом позвонил сыну — и наконец узнал все, что упустил вчера.

Не откладывая, он велел подать машину и отправился к городскому прокурору с тем, чтобы спросить, почему убийца сына разгуливает на свободе.

Он ехал, нетерпеливо посматривая вперед, и чувствовал, как начал опять прощупываться совсем было ускользнувший смысл жизни.

Петр Сергеевич Перевощиков, бывший накануне, в среду, в Москве, где встречался с Арестофановым, оказался в начале вторника там, где ночевал перед поездкой, — у Киры.

Но ничего такого не происходило, ибо произошло раньше, они просто спали, а утром проснулись, чувствуя оба какую-то неловкость, Перевощиков выпил кофе и поехал по инерции к вокзалу, так как у него имелся билет на московский поезд, уходящий днем и прибывающий в столицу ранним утром.

А что я, собственно, делаю? — спросил себя Перевощиков. Ведь в Москву я, как пить дать, не попаду. Ночью перенесет меня в понедельник, а где я был в понедельник? Дома. Вот домой и надо ехать.

Он повернул домой. Узнал там странные новости. Попытался поговорить с Анастасией, она отмалчивалась.

Тогда Петр Сергеевич отправился в здание администрации, где не было половины сотрудников. Устроил всем разнос, добился того, чтобы к концу рабочего дня все явились. Провел общее собрание и строго предупредил, что ломать распорядок работы важнейшего городского органа власти не позволит.

— Чтобы к девяти все как штык! И раньше шести вечера из администрации ни шагу! Что вы там будете делать, на своих местах, это мы еще решим.

А за отсутствие буду лично принимать меры!

Аппарат выслушал: заместители и начальники отделов с подчеркнутым вниманием, а остальные, сотрудники среднего и мелкого звена, с плохо скрываемой иронией.

— Что он нам сделает? — перешептывались они, расходясь после совещания. — Уволит приказом?

А завтра приказ исчезнет, — и мы опять на своих местах.

— А если зарплату не будет платить?

— Как это не будет, если она уже в прошлом выплачена и нам ее только дождаться надо? У меня вот вчера, то есть в среду, всего две тысячи осталось, потому что я лодку резиновую для рыбалки купил. А сегодня опять восемь тысяч в кармане. Правда, и лодки нет.

— Опять купи.

— А она опять исчезнет.

— Да… Запутаешься тут!

— А ты не думай.

Петр Сергеевич и сам был недоволен результатами своих действий: он догадался о настроениях и мыслях коллектива. Поэтому поехал опять домой, заперся в кабинете, решил как следует выпить и обдумать положение.

Но, едва начал, пришла жена.

— Не помешаю?

— Чему?

Петр Сергеевич полулежал на антикварной кушетке, рядом стоял столик с коньяком и кистью винограда.

— Налей и мне, — попросила Ольга Егоровна, поставив на столик фужер, который принесла с собой из столовой.

Перевощиков плеснул.

— Еще.

Он добавил, вопросительно глядя на жену.

Ольга Егоровна выпила махом, стала кидать в рот виноградины и пережевывать, морщась от резкого вкуса коньяка.

— У нее был? — спросила она.

— У кого?

— Ты знаешь.

— А ты откуда узнала? — спросил Петр Сергеевич. В другое время он, может быть, стал бы отговариваться и выкручиваться, а сейчас не хотелось. Какие тут выкрутасы, когда вокруг такое творится?

— Узнала, — сказала Ольга Егоровна. И налила себе еще. Выпила, опять перетерпела жесткий вкус непривычного напитка (она вообще не любила алкоголь). Выдохнула слова вместе с жаром коньячных паров:

— Тебе разве важно, откуда я знаю? Важно другое: что ты собираешься делать? Уйти от меня? Жениться на ней? Так не тяни. Это слишком больно, Петя.

Ольге Егоровне и впрямь было больно — той болью, которой она так долго ждала и не дождалась из-за переворота времени.

Поэтому и вызвала мужа на разговор. И не жалела: боль оказалась, подобно коньяку, крепкой, обжигающей, но зато охмелила душу, опьянила сердце, стало жаль себя, Петра и даже эту девочку: она же, бедная, как ни поверни, чужим пользуется.