Книга Найти друг друга - Елена Чалова

– Настя!

Она вздрогнула. Крик долетел с улицы – ее уже ищут. Ну же, давай! Дыра закрылась, но все же один блок теперь стоял не в ряд, – чуть глубже. «Черт с ним», – подумала девочка, поднялась с колен и шагнула к выходу. Занавес дрогнул, перед Настей появился священник. Глаза его округлились.

– Что ты здесь делаешь? – испуганно спросил он.

– Я… простите, – забормотала Настя. – Я нечаянно. – Она увидела, что отец Герасим разглядывает ее лоб, и принялась жалобно лепетать: – У меня голова закружилась, я упала… Ударилась. Потом встала, думала – тут попить где-нибудь можно…

– Нельзя женщинам в алтарь входить, скверна сие, – недовольно буркнул священник, по-прежнему загораживая ей дорогу.

Девочка подняла на него полные слез глаза. Отец Герасим подумал, что она, пожалуй, вряд ли женщина, мала еще. Дитя неразумное. Голова, наверное, от ладана закружилась. Вон какая шишка на лбу, и коленки в пыли.

– Настя! – В голосе Марты Генриховны, долетевшем с улицы, явно послышалась паника.

– Это меня, – прошептала девочка.

– Идем. – Священник осторожно взял ее за локоть и повел на улицу.

Марта Генриховна перепугалась, увидев шишку и бледное личико девочки, даже хотела немедленно возвращаться в Москву. Настя была бы и не против, но ларец ларцом, а ей еще с ребятами учиться, потому было бы глупо портить им выходной. Настя поклялась, что не отойдет от учительницы ни на шаг и что ей уже лучше, а на свежем воздухе в Дубровицах станет совсем хорошо. Они все же поехали в Дубровицы. Настя кивнула Лизке, сделала круглые глаза и ни разу за всю поездку не выпустила из рук торбочку.

Она лежала в постели и ждала, пока затихнет дом. Вот мама и Марк все бубнят на кухне, господи, ну о чем можно столько разговаривать? Никакой возможности взглянуть на свой трофей у Насти не было, потому что, когда они вернулись, Лана уже была дома, к тому же Марта Генриховна сочла своим долгом позвонить ей и объяснить, что девочке в церкви стало нехорошо, отсюда и синяк на лбу. Настя была ощупана, осмотрена, температуру мать измерила ей три раза, напоила ромашкой и кто знает, что еще успела бы с ней сделать, но тут пришел Марк, выслушал всю историю, внимательно посмотрел на Настю, которая под шумок доедала второй кусок пиццы, и дальнейшие попытки Ланы лечить ребенка пресек. Насте было предписано пораньше лечь спать и выложить из кармана наворованные конфеты. И когда он успел увидеть, удивилась девочка, без особых сожалений расставаясь с трюфелями, так как в письменном столе имелся резервный сникерс.

Так, вот забубнил телевизор – Марк смотрит новости. А мама пошла в душ. Пора! Настя скатилась с кровати, вытащила из шкафа торбу. Достала из нее шкатулку. Темное и тяжелое дерево, на крышке перламутром выложен герб князей Мещерских. Она вдруг испугалась, что шкатулка окажется заперта, но нет – крышка поднялась, и Настя увидела темно-бордовый бархатный переплет тетради или книги.

Вадим допил «Перье» и откинулся на спинку стула. Рядом, как из-под земли, возник официант.

– Кофе сейчас или чуть позже?

– Сейчас. – Пожалуй, он выкурит под кофе сигарилу. Сладковатый табак, не так крепко, как в сигарах, и не так противно, как в сигаретах.

– Как обычно?

Клиент кивнул, официант исчез.

Вадим с удовольствием обвел глазами зал. Тихо, спокойно, изящно, чертовски вкусно и потому очень дорого. Но он может себе это позволить. Питаться в дорогих ресторанах, посещать элитный фитнес-клуб, одеваться в вещи с именами знаменитых дизайнеров. На улице у ресторана стоит спорткар – милая мужскому сердцу игрушка. Все идет неплохо. Но если выгорит дело с наследством, то станет не в пример лучше. Тогда он сможет позволить себе яхту и виллу на одном из лазурных берегов.

Вадим пригубил крепкий ароматный кофе и улыбнулся. Наконец-то он станет вести жизнь, которая ему предназначалась с рождения, жизнь, достойную потомка древнего славного рода, прирожденного аристократа, который умудрился родиться не в то время и не в том месте, а потому вынужден был трудами и талантом прокладывать себе путь к деньгам и славе. Вадим поморщился. Насчет славы его занесло, конечно. Еще тогда, живя в дворницкой, он понял, что славы можно и не дождаться. Чтобы пробить выставку, нужны были деньги и связи. Чтобы опубликовать работы в журнале – связи и деньги. А время шло. Потом на горизонте возник человек, которого все звали Макар. Это – кличка, имя у него было какое-то незапоминающееся. Макар переехал в их дом и приходил ругаться из-за дворового пса, который невзлюбил новых жильцов и регулярно облаивал, а то и задирал лапу на колеса Макаровой тачки. Помнится, он просил тогда отравить собаку, но Вадим отказался, заявил, что люди ему не простят, да и не за что – Мормыш никого еще не покусал, хоть и был страхолюден до невозможности. Во время одного из визитов в дворницкую Макар увидел снимки Ланы, разложенные на столе. Это была очередная серия весьма эротичных фото – белое нагое тело между белых же берез, изгиб нежных бедер на зеленом мху, разметавшиеся среди темных корней дерева русые волосы. Помнится, Лана здорово простудилась во время той съемки.

Глазки Макара заблестели, он попросил продать «картинки». Вадим отказался, объяснил, что это снимки его жены.

– Тогда наделай мне таких же, но с другой бабой, – попросил гость. – И не надо ее в лесу особо прятать. Чем больше видно, тем лучше, понял?

Вадим понял, что ему предлагают, и собирался отказаться, гордо заявив, что порнухой не занимается. Но Макар назвал сумму, и молодой человек прикусил язык. Обещал подумать.

Так все и началось. Первой его моделью стала Анжела. Бледная, сидевшая на каких-то таблетках, она была совершенно равнодушна ко всему и выполняла любые указания фотографа, лишь бы платили. Потом Макар свел Вадима со Стасиком.

Тот подыскивал девиц и мужчин, расплачивался с ними, организовывал выезды на натуру – словом, принял на себя административные обязанности. Вадим снимал и имел дело с Макаром. Иной раз они ссорились – клиент требовал побольше голых баб в откровенных позах, но Вадим морщился и объяснял, что такого рода продукция приедается слишком быстро, а вот если есть изюминка, загадка… Деньги шли, Макар пыхтел, но соглашался с фотографом.

Потом он наладил продажу снимков за границу, но тут случилась какая-то неприятность, и в хронике криминальных событий Вадим увидел покореженный «мерседес» со знакомыми номерами, взорвавшийся в тот момент, когда его владелец сел за руль.

К этому времени Вадим уже жил один: с Ланой они расстались после рождения ребенка, и он не испытал по этому поводу ничего, кроме облегчения.

Вадим сумел восстановить каналы сбыта за границу, открыл в Москве фотосалон, чтобы ни у кого не возникало вопросов, на что он живет, и был вполне доволен жизнью. Да, коллеги все равно узнали про порнографию (хотя Вадим даже мысленно не произносил никогда этого слова, считал себя мастером эротического жанра), кое-кто перестал здороваться, не подавал руки, но разве это повод для того, чтобы расстраиваться? Большая часть бывших друзей так и жили в нищете, кое-кто спился, кто-то продолжал грезить о гениальности и славе, но реально печатались единицы, а в журналах все больше мелькали фамилии молодых художников, учившихся за границей.