Книга Шофер - Андрей Никонов

подвинуть ближе к окну, чтобы свет падал на ноты, а рядом поставить столик с бутылками — гостям предлагались кавказское вино, армянский коньяк и ситро из Моссельпрома. Дальше гостиной Травина не пустили, но по его прикидкам, комнат в квартире Лацисов было не меньше пяти, и уплотнять их никто не собирался.

Первый гость появился без десяти минут час, молодая супружеская пара из мрачного брюнета во френче с Красным Знаменем и блондинки с мелкими кудряшками. Блондинка тут же побежала шептаться с Леной, а брюнет молча пожал руку Лацису и Сергею, и налил себе коньяка. Дальше новые лица появлялись одно за другим, и за полчаса собралось человек двадцать, они пили, курили и тихо разговаривали. Судя по обрывкам долетавших фраз — о работе.

— И этот здесь, — Лена, проходя мимо Травина с тарелкой, кивнула на юркого брюнета лет тридцати с крысиным носом и зализанной причёской. — Дядин помощник, Кальманис, опять будет лезть ко мне с предложениями руки и сердца, ты его, пожалуйста, припугни, а то надоел хуже горькой редьки. И что ты стоишь букой, иди, поговори с кем-нибудь, вон хоть с Александровыми, они очень тобой интересуются.

И показала на пожилую пару, чинно сидевшую в креслах возле рояля.

Сергей двинулся было к ним, но тут появился новый гость.

— Товарищ Артузов, — Лацис подскочил к молодому ещё человеку лет тридцати пяти, зашедшему в гостиную, — прошу, заходите. Опаздываете, голубчик, почти все уже собрались, только режиссёр задерживается. А где Лидия Дмитриевна?

— Приболела, — Артузов чуть отодвинулся в сторону, пропуская мужчину с усами щёточкой и добродушными чертами лица, — вот, вместо неё товарища Емельянова привёл из московской милиции. Ну да вы знакомы.

— Как же, как же, Василий Васильевич, — Лацис чуть согнулся и затряс руку Емельянова, — очень рад. Яночка, смотри какой подарок нам Артур Христофорович сделал.

Товарищ Емельянов обошёл гостей, пожимая руки мужчинам и даже некоторым женщинам, и наконец добрался до Травина, который попытался было улизнуть, но был перехвачен Пилявской.

— А вот это Леночкин друг, Сергей Травин, — представила его Янина Иосифовна. — Герой гражданской войны, между прочим. Василий Васильевич Емельянов, наш начальник уголовного розыска.

— Значит, герой? — Емельянов стиснул ладонь Сергея, кивнул на значок, — на каком фронте воевали, на Карельском?

— Там, — кивнул Травин, поморщился, стараясь справиться с резким приступом головной боли.

— С вами всё в порядке? — начальник МУУР обеспокоенно посмотрел на собеседника.

— Последствия контузии.

Емельянов понимающе кивнул и отошёл к другим гостям, а Травин перевёл дух. С начальником угро Москвы Сергей был знаком с тринадцати лет. Здешних тринадцати лет — штабс-капитан Олег Травин и унтер-офицер Василий Емельянов служили в одном авиаотряде и даже в одной роте. Молодой человек бывшего сослуживца отца узнал сразу, как имя назвали, хоть тот и постарел. Но сам Емельянов, похоже, его не узнал, лет сколько прошло, да и мало ли Травиных жило в СССР.

Творческие личности появились, когда все уже расселись за длинным овальным столом. Протазанов привёз с собой актёрский дуэт, Ильинского и Кторова, снявшихся в его новой комедии «Закройщик из Торжка». Актёры сразу влились в компанию, начали наперебой произносить тосты, бегали к роялю, развлекая гостей шуточными куплетами, сам Протазанов сидел рядом с хозяйкой дома и тихо с ней беседовал. Судя по надменному выражению лица Пилявской и недовольному — режиссёра, разговор был нелёгким.

— Хорошие артисты, хорошие, — сидящий рядом с Травиным военный вытер слёзы платком, одним махом выдул фужер водки, — особенно вот этот, постарше.

— Кторов? — Сергей наелся, Лена куда-то снова убежала, большая часть гостей переместилась в гостиную, и он решил, что пора бы отсюда слинять. — Да, отличный парень, я с ним немного знаком, в волейбол в команде артистов играет.

Собеседник икнул.

— Волейбол — это хорошо, это наш спорт, рабочих и крестьян, — изрёк он, положил голову на ладони и засопел.

Сергей вылез из-за стола, вышел в коридор. Там возле газетного столика стоял Кальманис, помощник Лациса, и курил.

— Так ты новый Ленкин ухажёр? — спросил он, затянувшись, и насмешливо глядя на молодого человека снизу вверх.

Травин достал папиросу, тоже закурил. Он стоял близко, нависая над Кальманисом, и не отвечал.

— Я ведь почему спрашиваю, — тот занервничал, — появляются тут разные личности, она ведь не пойми кого в дом тащит, а Янине Иосифовне беспокойство.

— Разная личность — это я? — уточнил Сергей.

— Нет, ну я не то, чтобы сказать, просто всякие люди ходят, — брюнет пытался вернуть спокойный вид, но получалось у него это плохо. — Ложечки вон пропадают серебряные.

— Руку сломаю, — молодой человек воткнул папиросу в пепельницу, положил Кальманису ладонь на плечо, слегка сжал. — К Лене ещё раз подойдёшь, пеняй на себя.

Брюнет изогнулся, кое-как высвободился, бросился в столовую, наткнулся у дверей на Пилявскую и начал ей что-то втолковывать. Та закивала, успокаивая гостя, и незаметно для него одобрительно подмигнула Травину сквозь увеличительное стекло очков. Сергей отыскал-таки Кольцову, и сказал, что уходит. Лена доставала Ильинского расспросами, на молодого ухажёра отвлеклась буквально на секунду.

— Конечно, иди, — рассеяно сказала она, — ещё увидимся как-нибудь.

В этом Сергей был совершенно не уверен. Похоже, свою миссию он выполнил и больше для Кольцовой интереса он не представлял.

* * *

— Странный этот молодой человек, — Янина Иосифовна улеглась в кровать, взяла в руки книгу, — ты что там делаешь, Геня? Посмотри на меня, совсем бледный и глаза красные, тебе надо лучше питаться или съездить в Крым, там открыли новый санаторий.

Лацис читал журнал, и отвлекаться на всякую чушь не хотел.

— И что же странного в нём? — всё же спросил он.

— Ты видел, как он сидел за столом? Прямо, словно швабру проглотил. А ел как? Аккуратно, рабочие так не едят! Он не чавкал, не вытирал лоб салфеткой, держал вилку в левой руке, а нож в правой, и делал это так, словно его с детства учили. И в беседы чужие не лез, мнение своё не высказывал. Ты меня вообще слушаешь?

— Конечно, дорогая, — Генрих Янович перелистнул страницу.

— Геня, может он шпиён? Не может простой деревенский мужик так себя вести культурно.

Лацис вздохнул, отложил журнал. Некоторые разговоры обходились без его участия, и ограничивались монологом жены и короткими дежурными репликами с его стороны, но тут, похоже, ждали именно его мнения.

— Не городи чепухи, — твёрдо сказал он. — Шпиёны наоборот, стараются вести себя так, словно он и есть рабочий мужик на самом деле, да и вообще, этот молодой человек в таксомоторном гараже работает, что он там может разведать? Спи спокойно.

Пилявская раздражённо повернулась на левый бок, сжала губы. Она твёрдо верила в собственную проницательность, и с этим Травиным явно было что-то не то. Слишком опрятный и уверенный для представителя крестьянского сословия или пролетария, такие молодые люди были в её жизни, но совсем из другого круга. Появился в их доме непонятно откуда, закрутил роман с Леночкой, правда, на званом обеде знакомства с руководящими работниками ОГПУ наладить не пытался, но лиха беда начало, освоится, станет здесь своим, а потом и секретные данные раздобудет. Вот тогда она его и прижучит, а до тех пор — глаз да глаз. То, что она сама настояла на присутствии Травина на сегодняшнем мероприятии, Янина Иосифовна вспоминать не собиралась и ни в чём себя не винила.

* * *

Несмотря на воскресный день, Панов сидел в своём кабинете. Жил он одиноко, без семьи, по кабакам ходить не любил, бесцельно гулять по паркам и скверам — тоже. Единственная страсть субинспектора, театры, до обеда были закрыты, а работы и в выходной день хватало, потому что преступники не отдыхали, а грабили, убивали и воровали не покладая рук двадцать четыре часа в сутки, семь дней в неделю. И статьи Трудового кодекса о нерабочих днях и ночных часах не соблюдали.

Шмалько, в отличие от субинспектора, был человеком семейным и выходной проводил с женой и ребёнком, но, зная о привычках начальства, заглянул не несколько минут в отделение.

— Выяснил? — Панов придирчиво рассматривал новую трубку. — Вижу, что что-то узнал, выкладывай.

С папиросами у него любовь то начиналась, то проходила, и тогда он снова возвращался к прежней привязанности — английскому трубочному табаку, которым торговали в кооперативной лавке на Каланчёвской площади. Прежняя трубка из бриара табачной фабрики Габай сломалась, а новая, американская, из кукурузного початка, была, на взгляд субинспектора, слишком лёгкой и несерьёзной. Но продавец