Книга Земля - Григол Самсонович Чиковани

времени, и время это для человека, во имя всех, о ком ты так беспокоишься. Но это еще не все. Впрочем, все, ибо это и есть, это и означает быть солдатом партии. Ты коммунист, Важа, и ты вырос под крылом Андро Гангия. Недостаточно быть просто хорошим, даже отличным инженером. Под крылом настоящих коммунистов всегда растут, должны расти настоящие коммунисты и настоящие люди. Андро как раз из тех коммунистов, которые всегда являлись образцом, примером для подражания... Ты, наверное, удивляешься, что говорю так о человеке... Да, я не боюсь сказать это. В моих глазах, в моем сознании и убеждении, Андро всегда был и остается человеком с чистой совестью, окрыленным народным делом, одержимым великой идеей заставить землю безраздельно и преданно служить человеку. Во имя осуществления своей мечты Андро всегда шел впереди, невзирая на преграды и трудности. Такие люди способны на великие подвиги, они зорко смотрят вперед и видят далеко и четко. Вот это и есть, по моему глубокому убеждению, практическое и конкретное проявление силы коммуниста и руководителя.

Я знавал одного сельского учителя, Важа, — остановился он перед Джапаридзе, — Шалву Кордзахия, социал-федералистом он был. Жил он в узенькой комнатушке. Ничего у него не было, кроме стола, стула, постели и книг. И никакой личной жизни. Фанатически был предан идеям социал-федерализма. Он был категорически против вступления Одиннадцатой армии в Грузию. Но когда он познакомился с ленинским Декретом о земле, когда понял, что несут большевики Грузии, он пришел к нам. Тогда его слово имело для нас решающее значение. И сказать это слово в то время семидесятилетнему человеку, социал-федералисту, было нелегко. Многие тогда заблуждались. Иным казалось, что Одиннадцатая армия состоит из русских большевиков-захватчиков. И учителю так казалось. Но он поверил Ленину, его делу, поверил большевикам.

Важа поднял голову и взглянул на портрет Ленина, висевший на стене кабинета. Вождь был в своем рабочем кабинете в Кремле. Он стоял, опершись на стол, склонив голову набок. И Важе показалось, что Ленин внимательно и задумчиво слушает их беседу.

Тариел тоже посмотрел на портрет вождя и понял, что причиной тревоги Важи была не бессонница и не вчерашняя ночь. И даже не консервация строительства его участка. «Да, он знает про арест Гангия!»

— Вот и я стал большевиком, потому что поверил Ленину, — сказал Тариел Карда. — Я родился и вырос в этом городе. Здесь и работал грузчиком в порту. Здесь же стал руководить нелегальным марксистским кружком. Знаешь, какой это был спаянный, сильный коллектив? Я любил этих людей, и они отвечали мне тем же. Я любил море, порт, завод, город. Мне очень хотелось учиться, но в один прекрасный день партия направила меня на село. Мне было тяжело оставить друзей, порт, завод, море, город... И еще одну женщину... К тому же я плохо знал село, крестьянский быт и характер людей, но все равно поехал. Я осознал, что так нужно было для дела, для партии, и поехал.

— Тогда было другое время, Тариел!

— Другое время?! — угрюмо посмотрел на Важу начальник управления. — Что значит другое время? Для коммуниста время не играет никакой роли. Коммунист всегда солдат партии. В горе и радости. Всегда. — И потом, уже успокоившись, продолжал: — Я никогда не думал о себе — только о деле. И самым великим делом был для меня человек, народное дело. Самое великое достояние человека — человек, говорил Ленин. И так должен думать каждый коммунист. — Тариел сел. — А потом было село, я полюбил крестьян, прикипел к ним всем сердцем и начисто забыл о городе. Но партия вновь перебросила меня сюда, секретарем горкома. А потом меня назначили начальником управления нашего строительства. — Тариел вновь встал, подошел к окну и стоял так некоторое время, опершись о подоконник, спиной к Важе. — Мне понятна твоя боль, Важа... Мы приносим твой участок в жертву грандиозному делу. А такое дело редко обходится без потерь.

— Когда люди узнают, что работа на участке приостановлена, мы не досчитаемся многих. Больше половины крестьян уйдет от нас, навсегда уйдет. — Важа смотрел на Карда запавшими глазами. Он хотел оправдать свое решение не только перед Тариелом Карда, но и перед самим собой, но это никак у него не получалось. Лицо Андро Гангия стояло неотступно перед глазами. «Так хотел Андро, только об этом и мечтал Андро — собрать все силы в кулак на Чаладидском участке. И Андро был прав, прав!» — не отпускала Важу неотвязная мысль.

— Пусть уходят те, кто пришел к нам лишь ради земли, — отрезал Тариел.

— Кто же тогда работать будет, Тариел?

— Те, кто останется... И еще техника. С каждым днем мы будем получать все больше техники. Сейчас на стройке работают экскаваторы и бульдозеры лишь английского и немецкого производства. Но скоро мы получим свою, отечественную технику. Не всегда же нам жить по-нынешнему. Наши экскаваторы будут получше всех этих «любеков», «пристманов», «менике» и «коппелей».

Важа боролся с желанием тут же, не сходя с места, согласиться, признать правоту Тариела. Он встал.

— Все, что вы говорили тут, — чистейшая правда, но вы должны отпустить меня, Тариел. Вы прекрасно знаете, что без труда нет для меня жизни, однако...

— Садись! — резко приказал начальник управления. — Ты, верно, плохо меня слушал! — не скрывал раздражения Тариел.

— Может быть... Но я слушал как мог.

Татиел Карда видел, что Важа встревожен и расстроен ничуть не меньше его и что причина этого кроется вовсе не в упразднении Ланчхутского участка. Он взглянул на стенные часы.

— Уже время начинать совещание, — Тариел подошел к двери и дважды повернул ключ. Затем, подойдя к столику, начал: — Я чуть ли не слово в слово повторил то, что говорил вчера. Но я не то хотел сказать... — Тариел, понизив голос, обернулся к двери. — Ты по-прежнему просишь освободить тебя от работы. И я, оказывается, впустую говорил с тобой все это время. — Он посмотрел на Важу и еще раз убедился, что тот все знает уже. Теперь его не уму-разуму надо было учить, а просто поддержать. Однако он не сумел этого сделать. Просто не совладал с горечью. А надо бы. Он обязан сказать Важе все. Сам. И никто другой. — Важа, Андро Гангия