Книга Тетрадь с гоблинами - Дмитрий Перцов

покарябанный пол, огнетушитель старого образца и дряхлая лестница, упирающаяся в потолок.

– Полезайте! – скомандовал Блаженный.

– А это безопасно? – недоверчиво спросил Рома.

Сидорович слушать ответ не стал – и пополз, как муравей.

– Берите пример с товарища! Лестница безопасна, как пух, все проверено лично мной.

Пока Рома шепотом объяснял, что на пух может быть аллергия, следом за Сидоровичем по лестнице полезла Барышня, затем сам Блаженный; после них Горгона, ну и я. Мы вылезли на чердак.

На чердаке стояли какие-то ящики, старые парты и поломанные шкафы.

– Выложил тут тропинку, – тихо, будто нас подслушивали чердачные рогги, сказал Блаженный, и кивнул на свежие доски, ведущие к неприметной дверце.

Я попытался помочь Аннет. Она отстранила мою руку, а руку Блаженного приняла. К учителям ревновать не положено, я и не стал. Последним должен был забраться Рома, но в его паникерскую голову, как обычно, что-то ударило. Рома скрестил руки на груди и даже не смотрел наверх.

– Не полезу! – заявил он.

– В чем проблема, Роман? – спросил Блаженный. – Тут абсолютно точно совершенно безопасно. Я гарантирую.

– Где бумага, подтверждающая гарантии?

– Что ты занудствуешь?

– Дима уже сегодня провалился! Не хочу быть следующим!

– Рома, не выкобенивайся! – крикнул я.

– Где освидетельствование этой лестницы? Как давно ее проверяли на ветхость вышестоящие инстанции? Ты едва выжил!

– Нормально я выжил.

– Нет! Я думал, мы пойдем в безопасное место!

Так продолжалось еще минут пять, в конце концов Рома все-таки взобрался. Это произошло внезапно: он просто устал сопротивляться, потому что сопротивление есть трата нервов.

Веселая группа путешественников, утомленных длительным ожиданием приключений, протопала по дощечкам и вошла в распахнутую Блаженным деревянную дверь. В лицо ударил запах свежего вечернего воздуха. Мы оказались на крыше, и мне вдруг стало хорошо. И плохо одновременно. Ладно, чего это я… Вечер на крыше – что может быть прекраснее?

* * *

Когда-то ты заблудишься средь звезд,

Поверив, как младенец, путеводной.

Веди себя, как аист или дрозд,

А что-то там… и что-то водородной.

Эй, не подглядывайте! Я тут стихотворчеством занимаюсь. Или ладно: подглядывайте, все равно вы тут. Но тогда подскажите, что написать в последней строке, у меня не выходит.

А может «Наедине с собой, как с бомбой водородной? Вроде мощно. И передает ощущение, что ты на грани (а стихи, как известно, для тех, кто на грани). С другой стороны, сравнение с “как” уже было, повторяться нехорошо.

Ладно, оставлю задачку на потом. Но скоро ли у меня вновь случится вдохновение? Здесь-то оно родилось на раз-два. Когда Блаженный вывел нас на крышу, единственной, кто подобрал слова восторга, оказалась Барышня. Она воскликнула: “Твою дедушку!”, остальные просто ахнули.

Кто бы мог подумать, что в нашей школе, над нашими головами и проблемами – такая смотровая площадка! Перед нами раскидывается Бьенфорд, овеваемый теплым весенним ветром. Город, который бы мне снился, если бы его не существовало.

Блаженный дал инструкции по безопасности и позволил бродить, осматриваться, оставаясь в поле его видимости. Учитель все обустроил. Соорудил несколько скамеек. “Мне трудовик помогал, – объяснил он. – Но буквально чуть-чуть”. Я сел на одну из них. Даже так – отсел, чтобы побеседовать с Бьенфордом. Вдохнуть полной грудью. Искать знакомые улочки. Писать стихи. Гипнотизировать Шар, чья мощь и монументальность потрясали, а свет проникал внутрь меня, точно висел он не в другом районе города, а прямо здесь.

Весна для меня – время невыносимой тоски по миру, которому я никогда не буду принадлежать. Как мне достичь его, как дотянуться лапой? А что, если я уже?.. Мы грезим о чужих вселенных, не догадываясь, сколько иножителей мечтает о нашей.

Аннет стояла в сторонке и тоже смотрела на Шар. Я подошел к ней, но нормально заговорить не решился. Только тоном экскурсовода сказал:

– Вон – Шар.

Ждал, что она разорвет меня на части, но случилась какая-то магия: Аннет посмотрела на меня и спокойно спросила:

– Ты как? Живой?

Моя нижняя челюсть зашлась в судорогах. Черт, это ж идеальный шанс не опростоволоситься. Прямо сейчас позвать ее замуж. Стать на колено? Как это делается?

– Вроде живой, – сказала она. – Шевелишься.

– Да… Вроде да.

И я понял, что последней строчкой моего стихотворения может стать: “Уплыть с моей Аннет любовной”. Идеально. Просто идеально.

– Откуда ты знаешь, что я читаю комиксы?

– А у тебя значок висит на рюкзаке. Это ведь “Знак восьмерых”, да? Из “Ведьминского шабаша”.

– А я стала бояться, что ты за мной следишь.

– Да брось. Зачем мне за тобой следить?

– Не знаю…

Из-за серых облаков выплыла бригантиной луна, еще один важный участник Великого факультатива.

– Уж за чем бы я и хотел следить целыми днями, – вдруг сказал я, снова чувствуя прилив вдохновения, – так это за луной.

– Не думала, что ты романтик… – сказала Аннет ехидно, но я прочитал, или захотел прочитать, в ее голосе заинтересованность. Конечно: ее дылда-кавалер луну ненавидит.

– Это Рома – романтик, ха-ха. Понимаешь, да.

– Хотя на самом деле думала.

Она посмотрела на меня выразительными карими глазами так, что диалог стал теплее и уютнее. И мне, как назло, не пришло в голову, как его продолжить.

– Вернемся к остальным, – сказала Аннет.

– Давай.

Наши собрались во главе с Блаженным у того края, с которого открывался вид на Башню печали. Мы стали сбоку, и я оказался возле Алисы. Она мне улыбнулась.

– Башня отсюда кажется еще печальнее, – заметил Евроньюз. Блаженный с радостью подхватил тему:

– До того, как ее объявили культурной ценностью, здесь ошивались поэты. У членов “Бархатного кружка” была традиция проводить в ней творческие вечера.

И продекламировал:

… почему вы всё время молчали?

Зимой, среди черно-белых цветов

Я брожу вдоль Башни печали.

Это хор неисполненных снов?

Этой песней вы всех оболгали —

И основы лишили основ.

– Строчки из стихотворения “Основы” Алеки Смертного. Он провел в Башне двое суток, написал целый сборник. Потом уехал домой в Южный Сепел и спустя месяц покончил с собой. Хорошие стихи, правда?

– И человек хороший, – ляпнул Евроньюз.

– Что в них хорошего? – спросил Рома.

– Федоткину двойка, – улыбнулся литератор.

– Мне понравились стихи… – сказала Алиса. И вдруг повернулась ко мне. – Дима, а ты же тоже стихи пишешь?

– Эм, – я стушевался. – Вообще-то нет.

– А вы знали, что русский поэт Сергей Есенин написал свою поэму “Черный человек” после посещения Башни? Полагают, что по замыслу поэта в финале разбито должно было быть вовсе не зеркало…

– А лицо, – пошутил