Книга Мемуары сластолюбца - Джон Клеланд

Неудивительно, что, обуреваемый такими чувствами, я не принимал активного участия в дележе. Да и мои товарищи не особенно спорили – между собой. Герцог с напыщенностью, достойной скорее презрения, чем возмущения, выбрал себе герцогиню на ночь – не самую красивую и не более других польщенную такой честью: она уже знала его высочество. Лорд Мелтон ждал сигнала от Барра, чтобы рискнуть и бросить свой платок; хотя, судя по внешнему виду, он был так измочален, что, кажется, и монахиня могла бы привести его в свою келейку, не опасаясь нарушить обет. Лорд Мервилл, которому мы с Барром уступили очередь, решил взять ту, что сидела к нему ближе других, после чего Барр с фальшивой кротостью и видом величайшего самопожертвования принудил меня сделать выбор из двух оставшихся. Я с полным безразличием махнул рукой в сторону самой неказистой – к облегчению моего компаньона, на чьем лице в то же время отразилось соболезнование по случаю проявленного мною дурного вкуса, о чем он и уведомил меня при первом удобном случае. Что же касается девицы, доставшейся Барру, то она скорчила такую гримасу, как скорчил бы капитан пиратского судна, атаковавший собрата по профессии, приняв его за испанский галеон.

Мы разбились на пары, и это внесло в ход вечеринки некоторый порядок. Каждый делал вид, будто симпатизирует своему партнеру. Я и сам явился сюда не для того, чтобы изображать Катона, а посему плыл по течению – с той добродушной непринужденностью, которой я обязан жизненному опыту и которая совершенно необходима, чтобы с честью выходить из подобных ситуаций. Все шло довольно гладко. Девицы честно играли свою роль, что не могло, принимая во внимание обстоятельства, не вызывать презрения.

Мервилл, умевший, когда на него находили приступы остроумия, быть злым, как обезьяна, подслушал, как его "душенька" мурлычет про себя какой-то модный мотивчик; у него хватило совести предложить ей спеть для всей честной компании, на что девушка любезно согласилась – после всех положенных ужимок и отнекивания: она, мол, простужена, и вообще не думала, что кому-то захочется ее слушать… но, тем не менее, попробует доставить обществу удовольствие. После чего, прихорошившись, запищала так, что у меня появилось чувство, будто меня пытают на дыбе. Мервилл еще имел наглость прокричать "браво", а его высочество всем своим видом показывал, что сожалеет о своем выборе. Восхваляемая до небес певица сделала нам еще одно одолжение, после чего Мервилл, в котором наконец проснулось человеколюбие, высказался в том духе, что, мол, жестоко злоупотреблять ее добротой, и заставил ее умолкнуть.

Но кто сумел бы передать на полотне эту пеструю ассамблею? Показать похотливую развязность кавалеров и приторную любезность дам или, что показалось мне еще омерзительнее, ту притворную скромность, которую они время от времени напускали на себя, потому что им было сказано, что это нравится мужчинам, и которая идет им гораздо меньше, чем откровенная разнузданность, ибо любая подделка, недостаточно искусная, чтобы сойти за оригинал, лишь компрометирует автора. После такой прелюдии разговор, стараниями лорда Мервилла, скатился в обычное русло. "Как ты сюда попала?" – вот вопрос, на который у них заранее готов ответ; при этом девушки обычно прилагают немало трудов, дабы расцветить свой рассказ трогательными подробностями, избегая тех, что не вяжутся с общей картиной.

Одна оказалась дочерью священнослужителя, давшего своим детям превосходное образование; после его смерти, терпя лишения, она была сбита с пути истинного женщиной, выдававшей себя за друга их семьи. Никогда она не думала, что дойдет до такого!.. Она предприняла попытку выдавить из себя несколько слезинок, но те оказались честнее своей хозяйки и никак не желали появляться на свет.

Во время ее рассказа от меня не ускользнуло, как доставшаяся на мою долю девушка несколько раз подавила в себе желание рассмеяться. Самая неприметная на вид, она в то же время оказалась и самой смышленой, причем не без лукавства. Я спросил, какая смешинка залетела ей в рот, и она со всей откровенностью поведала, что, насколько ей известно, дочь священника в жизни не имела отношения к церкви; ее подобрала на паперти церкви Святого Георгия, где она побиралась, не имея крыши над головой и страдая чесоткой, некая дама, разглядев под слоем грязи смазливое личико, взяла к себе домой, вымыла и привела в божеский вид. Прослужив у этой дамы в младших чинах несколько месяцев, влечение которых она ухитрилась принять полгорода, девушка получила квалификацию опытной проститутки и повышение по службе, выразившееся в поступлении в этот вертеп.

Вопрос пошел по кругу, и у каждой из девиц нашлись в прошлом трагические обстоятельства: крушение семьи и предательство близкого человека, который самым наглым образом обвел ее вокруг пальца и бросил; и всякий раз моя дама отпускала вполголоса какое-нибудь едкое замечание, пока очередь не дошла до нее и она как ни в чем не бывало заявила следующее:

– Джентльмены, если вас снедает любопытство относительно моего жизненного пути, надеюсь, вы будете столь любезны придержать его, пока я не выдумаю подходящую историю, чего еще не успела сделать, – разве что удовлетворитесь правдой, которая заключается в том, что я выросла в хорошей семье, но когда подошел возраст созревания и меня начали обуревать смутные желания, никто не надоумил меня, как с ним справляться, и я дала им полную волю над собой. Вскоре молоденький подмастерье, что служил по соседству, вовлек меня в тайные сношения, и в конце концов, после ряда приключений, я оказалась здесь.

Такая исповедь шокировала ее товарок, и они надулись, зато мужчины хохотали до упаду, причем их отношение к этой девушке ни на йоту не пострадало.

Я уже потихоньку начал скучать, но тут появился официант и известил нас, что ужин на столе, что, будучи само по себе не Бог весть каким важным делом, все же сулило желанную перемену.

Стол ломился от всевозможных яств. Чего здесь только не было! Вина сплошь марочные, лучших сортов: бургундское, шампанское, токайское и всякое другое, о чем позаботился Мервилл, исполнявший обязанности распорядителя. Не меньшим удовольствием было смотреть на вытянувшееся лицо герцога. Как уже было сказано, ему пришлось дать нам ужин в качестве штрафа за проигранное лорду Мелтону пари, а тот передоверил связанные с этим хлопоты Мервиллу. Герцог постеснялся оговорить предназначенную на эти цели сумму, рассчитывая, что Мервилл поступит так же, как его собственный повар, знавший прижимистость своего хозяина. Однако же Мервилл решил воздать ему по заслугам и одновременно доставить удовольствие себе и всей честной компании; замыслив это маленькое вероломство, он не упустил из виду ни одного из дорогих заморских блюд, задавшись целью сделать счет как можно большим. Вот как случилось – в том-то и состояла соль шутки, – что скряга-герцог неожиданно для себя закатил пир на весь мир.

Мы заняли места за столом, не признавая табели о рангах и заботясь лишь о том, чтобы каждый сидел со своей зазнобой. Для меня началась новая пытка: наблюдать за тем, как некоторые дамы с жадностью извозчика набросились на еду, в то время как другие, демонстрируя изысканность манер, деликатно обгладывали косточки, так что те даже не потеряли первоначальную форму, – но лишь до тех пор, пока они не заметили, что мы не обращаем на них внимания. Вскоре обильная еда и напитки подняли всем настроение, даже слишком. Особенно подействовало вино, выполняя свою обычную функцию замены фальши – искренностью, притворства – естественным поведением. У девиц развязались языки, и они показали себя во всей красе. Все маски были сняты, поводья брошены. В столовой время от времени звучали ругательства почище, чем на гауптвахте.