Книга Моя Наша жизнь - Нина Фонштейн

причинам, описанным выше, мне не светило получить такое письмо ни от ИКС, ни от ИФМ.

На какой-то защите я встретила Михаила Ароновича Криштала, с которым познакомилась еще на конференции в Тбилиси (1964), еще не догадываясь, что через двадцать лет буду руководителем диссертации его дочери. Широким связям Кришталла, который был и членом редколлегии нашего основного журнала «Металловедение и термообработка», позже я была обязана переходом к Шепеляковскому.

Мы разговорились в ожидании голосования, и я поделилась своими бюрократическими проблемами.

– А вы пойдите к Гуляеву, он подпишет необходимое письмо-представление как заместитель директора ИКС.

– Но он ведь совсем меня не знает.

– Объясните ему все, вы ему понравитесь.

– Почему вдруг?

– А ему все женщины нравятся.

Совет помог, опять счастливый случай.

«Ходите всегда по главной дороге

И встретите всех, кто вам близок и дорог».

Это у Долматовского – объяснения случайных счастливых встреч. Однако в моем случае главное было в том, что я была везде: на конференциях, защитах, семинарах. Как мы когда-то в институте шутили про покойного Валеру Фастовского: «На каждом этаже по Фастовскому». Меня было много, а в целом женщин и тем более молодых на этих сборищах были единицы.

Гуляев действительно не только помог мне с письмом. Помню его четкие указания, как вести себя на защите (членов ученого совета он представлял как членов суда над Катюшей Масловой в «Воскресенье»):

– Представьте, что из двадцати членов совета строго по профилю вашей диссертации будет не более пяти, что-то понимать будут, может быть, еще пятеро, но все будут прислушиваться к музыке защиты: много заминок – без заминки, уверенно – неуверенно. Слушайте вопросы внимательно и отвечайте только на ту часть вопроса, которую понимаете четко и уверенно. Говорите коротко и громко, смотрите спрашивающему в лицо.

Я многое заимствовала из этих поучений, готовя впоследствии своих аспирантов. Добавляла забавный пример, который придумал Лев Гордиенко на репетиции защиты докторской Марии Ароновны Тылкиной. Это было в Институте металлургии им. Байкова. Тылкина (близкий сотрудник академика Савицкого) была одним из основоположников металловедения тугоплавких металлов (область моей кандидатской диссертации), и я с ней нередко общалась, а Лев был оппонентом моей кандидатской и, по-видимому, я заехала обсудить какие-то его вопросы.

Мария Ароновна защищала докторскую диссертацию, для ее уровня и числа публикаций, удивительно поздно и была близка к формально пенсионному возрасту, но заметно волновалась. Лев и другие задавали вопросы, она иногда сбивалась, не всегда сразу слышала и понимала вопрос. И тогда Лев сочинил шутку, вошедшую в классику предзащитных поучений:

– Мария Ароновна, вы должны говорить только то, в чем на сто процентов уверены. Допустим, у вас спрашивают, в чем разница влияния примесей внедрения в металлах с объемно-центрированной и гранецентрированной решеткой. Вы, не задумываясь, должны четко сказать «Все сплавы были выплавлены в вакуумной печи емкостью десять килограмм».

С письмом от ИКС, подписанным Гуляевым, я поехала на предзащиту в Воронеж. Молодые зубастые аспиранты Постникова вывернули меня наизнанку, подали несколько хороших идей, но при этом отложили защиту на несколько месяцев, потому что моя тематика (применение внутреннего трения) у них проходила по разделу «физика твердого тела» и требовала подготовки и сдачи иного кандидатского экзамена, соответствующего специальности кандидата физико-математических наук.

Прошло еще несколько месяцев, ноябрьские праздники Гуляев с сыном Сашей провел в Воронеже и, поскольку я приезжала через пару дней, оставил гостиницу за мной:

– Куда вам с кучей плакатов еще искать и гостиницу?

После голосования я с благодарностью позвонила в Москву Гуляеву сразу после звонка маме и, появляясь в ЦНИИчермете, обязательно заглядывала и к нему.

Под его лабораторию выделили площади на шестом этаже, куда можно было попасть только по так называемой «кошачьей» лестнице от пятого этажа. Гуляев продолжал сидеть в директорском отсеке на третьем этаже, а я рисовала планировку будущих чердачных помещений лаборатории в расчете на джентельменский набор оборудования: просвечивающий и сканирующий электронные микроскопы, установка для механических испытаний, вспомогательные помещения для обработки пленок и металлографии. Мне кабинет не планировался, просто мой стол в общей комнате располагался напротив входа в небольшой кабинет Гуляева.

На все ушло полтора года.

Во Внешторге я узнала, что сканирующий микроскоп было бы легко получить по заявке от предприятий электронной промышленности и помчалась убеждать Иофиса о преимуществах содержания его микроскопа на открытых для доступа иностранцев площадях ЦНИИчермета, с гарантированным числом смен для его сотрудников и т. п. Просвечивающий микроскоп мы достали бесплатно при обновлении оборудования ИМФ.

Мы отслеживали все международные выставки и узнали, что в Ригу (уже шел конец 1974-го года) привезут уникальную тогда американскую испытательную машину MTS. Я получила ходатайство (с подписью нашего министра) и стала околачивать кабинеты ГКНТ, который ведал распределением оборудования с выставок.

Помню, что выставку в Риге (потом я покупала еще немало оборудования с выставок, с другими кураторами) курировал некий Розенфельд, которому меня представил Вадим Раховский (знакомства, везде знакомства!). Я убедительно говорила Розенфельду про важность именно для нас именно этой установки, но на него производили большее впечатление придуманные мною выражения вроде «опережающего отставания» или «катимся вверх». Он мне неизменно отказывал, ссылаясь на многочисленных наших конкурентов, но в одну из встреч все-таки признался:

– У меня уже была одна такая настойчивая просительница. Я от нее поседел (он был до синевы седой), но оборудование она получила.

Я тут же вцепилась:

– Вы уже седой. Представляете, что будет после долгих моих к вам походов?

Он засмеялся и подписал нашу заявку.

Одновременно мы набирали сотрудников и сотрудниц на микроскопы и на механические испытания. Построенная лаборатория имела вид нарядной квартиры со смежно-изолированными комнатами, со стенами между комнатами в виде деревянных шкафов во весь рост, скрывающими фотолаборатории и складские помещения, с покрытыми лаком паркетными полами.

В 1975 году официально отметили открытие лаборатории, и Гуляев освободил свой кабинет на третьем этаже и переехал к нам.

Вначале это был медовый месяц: АП зафиксировал время коллективного чаепития и следил за поочередным принесением тортов. Обсуждалась тематика проектов лаборатории, поручил мне написать большой обзор в МИТОМ по новому критерию разрушения К1С который позже послужил основой для написания моей брошюры по применению линейной механики в металловедении. В лаборатории появились аспиранты АП, экспериментальную деятельность которых он все больше замыкал на меня.

Образцово-показательный вид свежепостроенной лаборатории повысил наш статус и в масштабе института. На открытие лаборатории АП позвал и нашего нового (после ухода И. Н. Голикова) «центрального» директора Николая Павловича Лякишева, которого мы стали видеть относительно часто при визитах в ЦНИИчермет