Книга Цветы эмиграции - Нина Алексеевна Ким

стояли две стиральные машинки.

– Зачем две, нам и одной хватит? – удивилась мать Розы.

– Одна для сушки белья, – улыбнулся провожатый, который неплохо объяснялся на русском языке.

Будущая хозяйка стала разглядывать на кухне странные печки квадратной формы.

– Микроволновка, греть еду будете, – опять улыбнулся провожатый.

Вальтер носился по комнатам, а Роза перебирала книги на немецком языке.

Так безбедно началась новая жизнь, в которой не было места для тревог и беспокойства. Детей определили в школу, где их год учили только немецкому языку. Розе выучить язык помогли книги, их она читала каждый день. В комнате повсюду лежали исписанные листочки со словами на немецком и русском языках, испещрённые цветными карандашами. Словарь для перевода был всегда при ней. Потом к нему добавился ещё и толковый словарь немецкого языка. Роза переживала, что будет учиться с маленькими детьми, если не нагонит учебный материал. В сентябре они с Вальтером проходили тестирование по всем предметам на немецком языке и им позволили продолжить обучение вместе со сверстниками.

Роза мечтала после школы осилить программу «Абитур», позволяющую поступить в университет. У неё всё получилось, но мир, в котором она жила, не изменился: был такого же серого цвета, как небо над Бонном, без ярких красок и всполохов чувств, без подруг и друзей. Светло-голубые глаза, почти водянистого цвета, смотрели вокруг спокойно, не задерживаясь ни на ком: она боялась ещё раз обжечься об окружающий мир. Высокого роста, худая, без положенных выпуклостей на девичьей фигуре, похожая на тень, она слилась с городским пейзажем, тоже серым и безликим.

Вальтер обзавёлся кучей друзей и щелкал учебную программу, как семечки. Математика, информатика, все предметы, кроме литературы и немецкого языка, были ему доступны. Он пропадал с друзьями в городе. Роза их и в глаза не видела: в Германии не принято было ходить в гости к друг другу, да и дом их находился на окраине. Проще было собраться в каком-нибудь клубе. Вальтер развлекался на полную катушку. Наслаждался свободой так же, как и в Казахстане. Для него почти ничего не изменилось. Изменилось всё для родителей. В первый год после приезда их часто вызывали куда-то, они отвечали на вопросы: почему и зачем уехали, кто им грозил, чем отличается жизнь в ФРГ и в Советском Союзе, не жалеют ли они о переезде. Выступали по радио, рассказывали о прошлой жизни, о городе в Поволжье, как избежали тюрьмы и счастливы здесь находиться с Богом.

«Бог, отец наш небесный, привёл меня сюда, я счастлив!» – восторгался отец, плакал и сморкался в большой носовой платок, который всегда держал наготове. Плакал и был счастлив, что никто и ничто больше не угрожает его вере в Бога.

Бывший тракторист не понимал, что участвует в большой игре двух разных политических систем, которым дела не было до религии. Он просто верил в Бога, молился и благодарил за то, что «пути господни привели в рай».

Однажды за семейным ужином он рассказал жене и детям, что надо готовиться к нашествию безбожников, надо привести их к религии, чтобы избежать беды.

– Откуда такая информация? – посмотрела на него дочь. Жена всплеснула руками и начала охать, а Вальтер, не слушая отца, с аппетитом ел кусок за куском домашний пирог. Мать по привычке пекла пироги такие же, как в Казахстане.

– Привиделось, – многозначительно ответил отец. Он стал невыносимым: каждый разговор, каждый случай и незначительная деталь приводили к упоминанию о делах божьих. В кирхе, куда они ходили по воскресеньям, проповеди читали на немецком языке. Он открывал Евангелие на русском и читал, слабо шевеля губами. Другие верующие, послушав проповедь пастора, рассаживались группами и беседовали. По праздникам организовывали винопитие с сырными закусками. Из церковного двора в такие дни доносились музыка и смех. Но у отца не сложились отношения с остальными прихожанами. Любезно поздоровавшись, они отходили от него в сторону. И он приносил домой мысли, не разделённые с остальными верующими. Дети расходились по комнатам, одна мать кивала ему.

Постаревшие, несмотря на спокойную и сытую жизнь, они проводили вечера одинаково: включали телевизор и смотрели картинки. Но вскоре научились простым предложениям и пытались разговаривать с детьми на немецком языке:

– Что хочешь сказать? – дёргал плечами Вальтер. – Скажи на русском.

– Забыл русский, – шутил отец.

Раз в месяц на банковский счёт поступала большая сумма в немецких марках, социальное пособие, которое тратить было не на что и не на кого. Роза жила отдельно, сама зарабатывала. Вальтер тоже не нуждался в материальной помощи. Со временем интерес к их персонам утих; никуда не приглашали, иногда приезжали фотографировать на фоне сада или в зале с Библией в руках.

Но провидение отца не обмануло: в страну хлынули безбожники.

А у Розы появлялись страницы в дневнике, облитые соусом горечи, непонимания и удивления.

Она не успевала записывать истории чужой жизни, происходившей здесь и сейчас. Трагедии Шекспира были прочитаны и отыграны давно, выдуманные герои стали бессмертными. Переселенцы же, живые люди, страдали, умирали на самом деле за эмигрантским тяжёлым и душным занавесом. Роза страдала вместе с ними, пыталась помочь и не видела выхода. Каждый новый день подкидывал ей истории, происходившие с переселенцами. Такие сюжеты не пришли бы в голову ни тем, кто писал Евангелие, ни великому Шекспиру, который знал всё об изнанке человеческой натуры со дня его сотворения.

Из дневника Розы.

«Переселенка А. К. подрабатывала у одного злого старика – немца. Он выпытывал у неё, откуда она приехала в Германию? Стал придираться по мелочам, когда узнал, что она из России. Пытался ущипнуть за грудь и бёдра. Ходил кругами около неё и бормотал, похотливо разглядывая её.

– Всё равно по-моему получилось. – Войну выиграли, а трешь полы в моём доме, доме бывшего фашиста.

Заставлял часто менять постель, нижнее бельё.

– Вчера меняли.

– Понюхай, русская свинья, – последние слова бормотал он. И заставлял нюхать, радуясь своей победе. Она подносила к носу его полосатые трусы.

– Лучше, лучше нюхай и не спорь с хозяином, не то откажусь от твоих услуг.

В эту минуту ей хотелось вцепиться в морщинистое горло мучителя, потом вспоминала про марки, которые могла потерять и исполняла его желание.

Не легче было в доме престарелых, где она подмывала усохшие ягодицы под один и тот же разговор:

– Терпеть не могу этих русских, понаехали.

– Тебе не всё равно, кто моет твою грязную задницу? Хорошо же, что русская. Победители подтирают нам зад.

Противные были старики, злые.

И ещё у одного подрабатывала. Долго не могла заснуть после его откровений. 96 лет стукнуло бывшему бандеровцу.