Книга Ксерокопия Египта - Денис Лукьянов

— У меня есть вопрос, — собрался с мыслями Архимедон.

— Отвечу, если не будешь мять так сильно.

— А когда начнется мое обучение?

— Оно уже… ай! … началось, мальчик.

— Но…

— Пойми, — перебил Архимедона Хой, пережевывая очередную виноградинку. Хотя, скорее, заглатывая — в этом смысле толстый был настоящим удавом, а фрукт — бедной мышкой. — Чтобы постигнуть священные знания, сначала надо обучиться земному.

— К тому же, — подхватил мысль Хотеп, — без хорошего массажа мы не сможем как следует проводить обряды. И что тогда скажет Фараон? И как тогда мы обучим тебя?

— Я слышал, что здесь есть библиотека…. — Архимедон пробивался через две бронированные двери под названием Хотеп и Хой.

— Сосредоточься лучше… ай! — косточка снова хрустнула. — Сосредоточься на массаже и не переломай мне кости! У меня, в отличие от Хоя, они тоненькие и хрупкие.

— Интересно, много ли там священных текстов?

— Настолько много, насколько ты себе можешь представить, — толстый жрец продолжил приканчивать виноград. Такому аппетиту позавидовала бы даже саранча.

— И даже больше. Ты… — тонкий хотел было продолжить, но издал звук, по нелепости своей похожий только, наверное, на верещание утконоса (как это — не знает никто). Потом Хотеп замахал руками, останавливая Архимедона, принял сидячее положение и схватился за спину.

— Да, рано мы тебя нахвалили. Ты совсем не умеешь делать массажи… — простонал тонкий жрец. Он еще немного поворчал, а потом посмотрел на Архимедона, не увидев на лице того никаких эмоций.

— Да, видимо твой наставник был тоже не совсем прав, — заметил Хой.

— Да, подточить и разукрасить иероглифами… наверное, он был прав, — прошептал тонкий. — Ты говорил про библиотеку? Пойдем-ка.

Хотеп встал и, издавая все тот же утконосий звук на каждом шагу, поторопился вперед.

Глаза юного жреца снова вспыхнули, только он не сразу сообразил, что теперь вообще делать.

— Ну, чего ты там встал? — окликнул его тонкий. — Ты хотел в библиотеку, или нет?

Чем больше книг находится в библиотеке, тем больше мыслей там генерируется — это что-то наподобие урана, только не столь смертельно. Чем больше — тем сильнее излучение, ну, в данном случае, словесное. И единственное, к чему может привести облучение текстами, так это к накоплению знаний самими собой. Можно просто сидеть, но всякие гениальные идеи все равно будут просачиваться в мозг через лишь им ведомые лазейки. Объяснения этому нет, но это просто британские ученые еще не подключились к вопросу — они каким-то невероятным образом всегда находят ответы на все и обо всем. Может, как раз-таки потому, что живут в библиотеках.

В любом случае, древние знали толк в библиотеках, даже до появления книг как таковых. Чем больше папирусов — тем лучше. Возможно, тогда люди догадывались, что скопление намертво запечатленных на чем-то слов способствует и случайным совпадениям — этаким бугоркам на всех оттисках реальностей, кусочкам замятой бумаги…

Тень от горящего факела упала на пол и расплющилась, постепенно затерявшись среди других таких же. Шаги Хотепа и Архимедона маленькими горными камушки падали в ущелье.

Хотеп махнул факелом. Свет переметнулся, упав на некоторое подобие доисторического выключателя. Жрец щелкнул им, и в коридор ворвался яркий свет лампочек.

Архимедон прищурился.

— Ну, что, идешь или нет? — Хотеп бодро зашагал вперед, попутно туша факел.

Глаза юноши слезились от резко вспыхнувшего света. Впереди виднелась только тощая размытая фигура и льющийся свет, поэтому Архимедон буквально зашагал туда, не знаю куда. Но зрачки потихоньку переставали вредничать, и примерно к концу коридора они согласились снова работать в полную силу.

Тогда Архимедон увидел эту библиотеку.

Иногда говорят — лес книг, или, допустим, море игрушек, имея в виду просто огромное количество чего бы то ни было. Но выражение лес книг сейчас принимало некий иной смысл, какой-то более естественный, менее метафорический.

Нет, конечно, никакого леса под храмом не росло — любая фантастика хороша в меру, хватит и древнеегипетских лампочек. Но шкафы…

Они были огромными и словно бы органическими, они не выбивались из естества природы, будто выросли тут так же, как одуванчик посреди поля — здесь шкафы смотрелись так же органично. Эти стеллажи торчали лабиринтом волнистых линий, но сейчас Архимедон видел эту чащу папирусов лишь сверху.

Потом они с Хотепом начали спускаться по освещенным древними лампами ступеням, и эти деревья-шкафы становились все величественней и величественней.

— Ну, и как оно? — бросил Хотеп, недовольно кряхтя. — Впечатляет, да? Ее собирали Сет знает сколько лет — не дай бог кто-нибудь спалит все это ненароком, и о нас все забудут.

Иногда предсказать будущее можно совершенно случайно, простым рассуждением, что тонкий жрец и сделал.

— Только вот чертовы ступени… — возмутился Хотеп. — Ладно, это еще цветочки — сейчас мы спустимся, и ты все поймешь.

Не будем тянуть резину — они спустились, и Архимедон все понял.

Внутри каждого шкафа было несколько десятков круглых ячеек, а внутри них — десятки свернутых трубкой папирусов, иероглифы которых словно бы давали на разум…

— Ну и как тебе? — Хотеп продолжа шагать, держась одной рукой за голову — он тоже ощущал пресс из информации. — Твои ожидания оправдались?

Архимедон и не знал, что сказать, а просто с упоением рассматривал эти вселенские, как ему казалось, стеллажи и тащился за тонким. Но как только молодой человек открыл рот — слова вылетели сами собой.

— И здесь есть тексты обо всем? Судя по количеству.

— Обо всем и даже более.

— И даже то, за чем мы пришли сюда?

— Иначе бы за ним не пришли, — недовольно фыркнул Хотеп. — К свои годам я наизусть выучил…

— Что где находится? — попытался угадать Архимедон.

— О, нет, что ты, даже и не собирался тратить время на эту ерунду, все равно не так часто тут бываю и не запомнил бы все. Нет, я наизусть выучил местоположение того папируса, который нужен нам.

— А какой папирус нужен нам?

— Увидишь, мальчик, увидишь.

Они шли, оставляя за собой след из слов, которые на короткий момент отпечатывались на реальности цветными буквами, а потом исчезали, растворяясь в потоке других слов. Вообще, речь работает по типу печатной машинки — она отпечатывает слова на пленке бытия в формы универсальных знаков, которые какое-то время можно понять на любом языке. Если уметь, конечно же.

Но иногда такие отпечатки остаются на оттисках реальностей, словно чернильные пометки на полях. Сейчас такое примечание начертил Архимедон: