Книга Краснокожий Пророк - Орсон Скотт Кард

Лолла-Воссики схватил мальчика обеими руками и притянул к себе, поцеловав в лоб, нежно и крепко, как отец — сына, как брат — брата, как друг — друга за день до смерти. Затем подбежал к окну, перемахнул через подоконник и упал на землю. Земля спружинила под его ногами, как под ногами самого настоящего краснокожего, чего не случалось с ним много лет; трава стелилась под ним; кусты раздвигали свои ветви; листья поднимались, когда он несся сквозь чащу. И тогда он действительно дал волю чувствам — закричал, запел, и ему было все равно, услышит его кто-нибудь или нет. Животные не бежали от него, как это было раньше; наоборот, они шли, чтобы послушать его песню. Певчие птички проснулись, чтобы подпеть ему; из леса выпрыгнул олень и помчался с ним бок о бок через луг, подставляя свою спину под руку Лолла-Воссики.

Он бежал, пока у него не перехватило дыхание, и за все это время он не встретил ни единого врага, не почувствовал ни единого укола боли; к нему вернулась прежняя целостность, он снова стал человеком. Он остановился на берегу Воббской реки, рядом с устьем Типпи-Каноэ. Хватая ртом воздух, он хохотал.

Только тогда он обнаружил, что из его руки капает кровь. Разрез, который он сделал, чтобы продемонстрировать бледнолицему мальчику боль, по-прежнему кровоточил. Штаны и рубашка насквозь пропитались кровью. «Одежда белого человека! Не нужна ты мне больше». Он содрал ее и швырнул в реку.

Странная вещь произошла. Одежда упала на поверхность воды, как на землю. Она не тонула, ее не уносило течением.

Как такое может быть? Неужели сон не кончился? Может, он еще не совсем проснулся?

Лолла-Воссики закрыл глаз.

И сразу увидел нечто ужасное, настолько ужасное, что закричал от страха. Закрыв глаз, он снова увидел черный шум, огромное полотно черного шума, твердое, замерзшее. Это была река. Это была вода. Она была сделана из смерти.

Он открыл глаз, и черный шум опять превратился в обычную воду, только одежда лежала на прежнем месте.

Тогда он мертвой глазницей посмотрел туда, куда бросил штаны и рубашку. По черной поверхности растекался свет. Он кружился, сиял, ослеплял. То сияла его собственная кровь.

Теперь он видел, что черный шум на самом деле представляет собой пустоту, ничто. Это место, где заканчивается земля и начинается пустота, край мира. Но его кровь, искорками протянувшаяся по поверхности черного шума, мостиком перекинулась через безбрежное ничто. Лолла-Воссики встал на колени и окровавленной рукой коснулся воды.

Она была упругой, теплой и упругой. Пролившаяся кровь создала небольшую платформу. Он переполз на нее. Она оказалась гладкой и твердой — прямо как лед, только от нее веяло теплом, дружелюбием.

Он открыл глаз. Вновь появилась река, но вода под ним осталась твердой. Там, где ее касалась кровь, водная стихия мигом затвердевала.

Он подполз к месту, где лежала одежда, и принялся толкать ее перед собой. Добравшись до середины реки, он пополз к другому берегу, оставляя за собой тоненький, мерцающий мостик крови.

Он творил невозможное. Мальчик не просто исцелил его. Он изменил порядок вещей. Это было пугающе прекрасно. Лолла-Воссики взглянул в воду, текущую между его рук. На него смотрело его собственное одноглазое отражение. Тогда он закрыл здоровый глаз, и ему явилось совсем иное видение.

В этом видении он стоял на поляне, обращаясь к сотням, к тысячам краснокожих, собравшихся со всех концов страны из разных племен. Он увидел, как они строят из деревьев город — тысячи, десятки тысяч сильных мужчин и женщин, освободившихся от огненной воды белого человека, от ненависти белого человека. В видении они обращались к нему как к Пророку, но он отрицал свой пророческий дар. Он был всего лишь дверью, открытой дверью. «Шагните сквозь нее, — призывал он, — и обретите силу. Единый народ, единая земля».

Дверь. Тенскватава.

Внезапно ему явилось лицо матери, и она назвала его. «Тенскватава. Это твое имя теперь, ибо спящий пробудился».

Той ночью, вглядываясь в затвердевшие воды Воббской реки, он увидел много разного. Ему открылось столько, что даже не описать; за один час перед ним пролетела вся история этой земли, жизнь каждого человека, когда-либо ступавшего на нее, белого, краснокожего или черного. Он видел начало, он видел конец. Великие войны представали его взгляду, страшные жестокости, убийства, грехи, но вместе с тем он лицезрел добро и красоту.

И кроме того, его посетило видение Хрустального Града. Града, сотворенного из воды, твердого и прозрачного, как стекло. Вода, создавшая его, никогда не растает, а высокие хрустальные башни будут вечно подниматься в небо, отбрасывая на землю тени семимильной длины. Но поскольку башни те были абсолютно чистыми и прозрачными, тени нельзя было назвать тенями — солнце беспрепятственно проникало сквозь великолепие города. Любой мужчина, любая женщина могли заглянуть внутрь хрусталя и познакомиться с видениями, которые явились Лолла-Воссики. И в людях этих было заложено совершенное понимание, они смотрели на мир глазами, исполненными чистого солнечного света, а голоса их яркими искрами разлетались по земле.

Лолла-Воссики, отныне носящий имя Тенскватава, не знал, его ли руками будет построен Хрустальный Град, доведется ли ему жить в нем, успеет ли он увидеть его великолепие, прежде чем умрет. Сначала надо свершить то, что предстало перед ним в водах Воббской реки. Он смотрел и смотрел, пока картинки не начали расплываться. Тогда он дополз до берега, выбрался на твердую землю и шагал вперед, пока не вышел на луг, который явился ему в видении.

Именно сюда он созовет краснокожих, именно здесь он будет учить их тому, что пришло к нему в видениях. На этом лугу он поможет им стать не самыми сильными, но сильными; не самыми великими, но великими; не самыми свободными, но свободными.

Некий бочонок мирно покоился в развилке некого дерева. Все лето он простоял незамеченным. Но дождь и летняя жара все же отыскали его, до него добрались насекомые и зубы жадных до соли белок. Он мок, высыхал, нагревался, остывал — ни один бочонок не продержится в таких условиях. Вот и этот треснул — маленькая трещинка пробежала по его днищу, и содержащаяся внутри жидкость капля за каплей вытекла наружу. Спустя пару часов бочонок полностью опустел.

Но это уже было неважно. Никто не искал его: Никто по нему не горевал. Никто не стал плакать, когда зимний лед расколол его, рассыпав обломками по раскинувшемуся под деревом белоснежному покрывалу.

Глава 5ПРОРОК

Когда слухи об одноглазом краснокожем, называющем себя Пророком, достигли ушей губернатора Билла Гаррисона, тот лишь презрительно расхохотался, сказав:

— Да это ж, наверное, не кто иной, как мой старый приятель Лолла-Воссики. Ничего, когда виски из того бочонка, что он у меня упер, закончится, он быстренько забудет о своих видениях.

Однако вскоре губернатор Гаррисон получил весьма тревожные известия. Оказалось, слова Пророка пользуются огромным уважением среди краснокожих, и дикари произносят его имя с таким же почтением, с которым произносят истинные христиане имя Иисуса. Тогда-то губернатор призадумался. Созвав со всего Карфаген-Сити краснокожих, — виски в тот день не раздавали, поэтому аудитория собралась вполне приличная, — Билл Гаррисон толкнул перед ними речь. И вот что он сказал в своей речи: