Книга Феникс. Возродиться из пепла - Бекки Чейз

Не понимаю, что мной движет — стремление удивить, чтобы Люцифер не был ко мне предвзят, или желание проверить реакцию на новость о втором побеге.

— Я услышала… — бравада вмиг улетучивается, когда он оглядывается. — Случайно…

Прекрасное начало. Теперь у Люцифера есть возможность упрекнуть меня в любопытстве, которой он, конечно же, пользуется:

— Опять суешь нос, куда не следует?

Я призываю весь актерский талант, чтобы не показать обиды.

— Если тебе неинтересно, что обсуждали Визарий и Ромуил, не смею задерживать.

И пусть безразличие выходит наигранным, дилетантский выпад достигает цели — Люцифер возвращается.

— Говори.

Губы против воли складываются в довольную улыбку. Не так уж это и сложно — привлечь внимание сына Сатаны. Маленькая победа придает веры в себя с толикой безрассудства, и я позволяю новую остроту:

— Вот видишь, чтобы у других была смелость сказать, тебе всего-навсего нужно научиться их слушать.

— Не испытывай мое терпение!

Инстинктивно сделав пару шагов назад, я пересказываю разговор в кабинете Ромуила — ту часть, что касается побега и слежки. И с каждой фразой жду реакции, но даже если Люцифер в курсе, то никак не выдает себя. В его глазах нет ни удивления, ни замешательства. Он слушает, не перебивая, а в конце ограничивается благодарностью:

— Спасибо, что рассказала.

— Подробностями, полагаю, не поделишься? — бесполезно лезть на рожон, но попытаться все же стоит.

— С необращенной, которая никак себя не проявила? — раздраженно бросает Люцифер. — И воротит нос, когда сам Сатана предлагает принять силу ада?

На меня накатывает обида, но я вынуждена признать его правоту. Я не сделала ничего, чтобы заслужить доверие. Ничем не отличилась. Да еще и позволила себе наглость — другая на моем месте давно бы восхваляла Сатану за оказанную честь, а я осмелилась раздумывать.

— Может аду стоит быть более лояльным? — я все-таки не могу удержаться от встречной шпильки.

— Для начала прими его сторону! — в запале бросает Люцифер.

— Приму! — столь же эмоционально обещаю я. — Если пройду отбор.

И неожиданно для себя понимаю, что не солгала.

Украденная судьба

Я стою перед зеркалом и представляю себя с демоническими крыльями. Черными, как ночь. И с перепонками как у летучей мыши. Это кажется неестественным, да и звучит нелепо — Эвелин, дочь архангела, слуга Сатаны.

За окном кромешная темнота, даже звезд не видно. Облака с вечера затянули небо плотной пеленой, погружая в сумерки и легкую тревогу. Я все еще корю себя за опрометчивое обещание Люциферу, но неуверенность постепенно сходит на нет. Я бываю тщеславной, завистливой и злой, что не свойственно ангелам. А значит, ад действительно может стать моим призванием.

— Ты еще не ложилась? — шепотом спрашивает Лэм, выглядывая из-под полога. — Из-за проклятых тренировок день путается с ночью.  Я уже час ворочаюсь.

— Результат того стоит, — утешаю я. — Ты ведь давно мечтала стать одной из них.

Я взглядом указываю на соседнюю кровать, где морской звездой раскинулась посапывающая Айри — в отличие от нас у демонессы нет проблем со сном.

— Да, очень, — с энтузиазмом кивает Лэм, но я не слышу прежнего восторга в ее голосе.

Вздохнув, она задергивает бархатную штору и оставляет меня в недоумении. Что произошло? Ей перестали нравиться занятия? Или нагрузка оказалась слишком тяжела?

Вечером мы сталкиваемся в «Чертоге». Я не планировала идти, но Люцифер почему-то отменил тренировку. В общем шуме голосов безошибочно угадывается звонкий смех Айри — она флиртует с кем-то у бара. Чуть дальше, за отдельным столиком, сидят Зепар, Фариэль и Ферцана, а Сиина с улыбкой  подбрасывает им в бокалы кубики льда, которые сама же и наморозила из вазы с водой. И только Лэм с мрачным выражением лица изучает содержимое полупустой бутылки.

Когда она делает очередной глоток прямо из горлышка, я плюхаюсь на диван возле нее:

— Ставишь рекорд скорости опьянения?

— Наша жизнь — тлен, — в философском порыве Лэм грохает донышком по столу. — Как и наша миссия. Зачем мы это делаем, Иви? Искушаем, совращаем, сбиваем с истинного пути.

Ее отрешенный взгляд пугает меня, и я неуклюже отшучиваюсь, чтобы уйти от опасной темы:

— Кому-то пора завязывать с жидким маревом. Хочешь, принесу травяной отвар?

— Я хочу обратить время вспять, — продолжает она заплетающимся языком. — И порвать ту чертову салфетку.

Ее боль концентрируется в воздухе и обволакивает подобно ледяному туману. Все мои переживания и сомнения ничто в сравнении с ней. И самое страшное — я не знаю, как поддержать. Меня хватает лишь на обреченный выдох:

— Глория…

Двумя пальцами она перекатывает бутылку из стороны в сторону, от бокала к оплывшей свече:

— Я должна была послушать тебя, а не Айри. И уйти из бара.

По коже пробегает озноб. Я не догадывалась, что Лэм знает, кто подтолкнул ее к смерти.

— Айри сама рассказала? — недоверчиво спрашиваю я.

Неужели осмелилась? И даже после этого Лэм общается с ней как с подругой!

— В первый же день. Встретила меня у Чистилища, извинилась, взялась опекать.

— И ты… не держишь зла?

По-прежнему не верится, что Айри отделалась так легко.

— Она ни при чем! — Лэм стучит кулаком по столу — так, что оборачиваются все сидящие поблизости. — Как и Люцифер. Это я облажалась. Я подписалась на салфетке и села на мотоцикл!

Мне бы ее всепрощение. Лэм не проклинает и не жаждет мести, хотя по чужой прихоти лишилась жизни и собственного пути! По сути, у нее просто украли выбор.

— И теперь я иду во тьму, хотя мне претит подталкивать людей оступаться, — она вытирает слезы, размазывая косметику по щекам. —  Знаешь, меня чуть не стошнило на задании.

Я боюсь прерывать ее пьяную исповедь.

— Я вынудила украсть… последнее! Поставив под удар судьбу целой семьи. И потом весь день рыдала, ненавидя себя.

— Не помешаю? — у нашего столика возникает знакомая фигура в ореоле белых крыльев.

Не верю своим глазам… Теонис в «Чертоге»? Такого раньше не случалось. Интересно, давно он здесь? И что успел услышать?

— Привет, ясноглазый, — привстав, Лэм треплет его по щеке. — Я скучала.

Помрачнев, он удерживает ее запястье:

— Тебе необязательно вести себя как…

— … шлюха? — фыркает она — без злости, скорее с горечью.

— Как демон, — поправляет он, не отпуская руки.