Книга Осень&Детектив - Евгения Михайлова

– А вы его пытались привлечь?

– Ой, да что вы! Он бы тут же в полицию побежал. Или к вашей соседке, которая ему очень приглянулась.

– Лариса? – Она даже улыбнулась. – Она очень хорошая, да. Мы с ней очень дружны.

– Да знаем, – отмахнулся он от нее. – Потому и форсировать начали, чтобы на нее все не отписали из добрых своих побуждений.

– А она может начать меня искать, – неожиданно предположила она и завозилась на узкой койке и тут же обнаружила, что привязана.

– Да ради бога, – равнодушно отозвался санитар Максим. – Кто же ее на территорию закрытого учреждения пустит? У нас не проходной двор. У нас интернат для пожилых одиноких людей. И сейчас так кстати карантин объявлен. Посторонним вход воспрещен. Вот только таким, как вы, и можно. Я, как старший по отделению, вас тихо оформил, пока наш главврач в отпуске. Но ваша Лариса может, конечно, вас найти. Со временем. Но к тому моменту вас уже не раз помянут за упокой.

Он окончательно продрог и, не закрывая форточки, пошел к двери.

– А почему я привязана? – крикнула она ему в спину внезапно окрепшим голосом.

– По причине вашего нервного помешательства, – рассмеялся он противным тихим смехом. – Доставили вас будто бы сильно пьяной. Григорий все сделал правильно. Подсыпал вам дома в чай нужную таблетку. Вы уже дома начали вести себя немного неадекватно. А в фойе окончательно распоясались. Свидетели уже зафиксировали ваше неадекватное поведение. А свидетели – это я и мой напарник Сергей Михайлович, который только что был здесь. Он трудится санитаром в нашей богадельне, но по сути главнее всех. Н-да… И вот пока вас лечат, решено держать ваши телодвижения под контролем. И рот, простите, тоже на замке.

– Лечат? Меня лечат? Чем?

– Ой, не переживайте. Совершенно безобидными препаратами. Холод, правда, у вас в палате. И не двигаетесь. Может наступить простуда. Отек легких. И па-ба-ба-бам! Не заметите, как на небесах окажетесь. Все. Промерз я. Пора мне. Бывайте здоровы!

Последняя его шутка, пока он заклеивал ей рот, так ему понравилась, что он впервые захохотал в полное горло. И даже за закрывшейся за ним дверью был слышен этот гадкий громкий смех.

Она полежала минуту без движения, осмысливая только что услышанное.

Григорий в долгах. И не нашел лучшего способа решить проблему, как избавиться от нее и завладеть наследством.

Она не станет разочаровывать своих убийц и не расскажет им, что давно уже составила завещание в пользу Ларисы и своей троюродной внучатой племянницы, разделив все свое между ними поровну. Зачем рассказывать? Они еще чего доброго на девочек переключатся и им зла наделают. Нет уж. Пусть пострадает она одна. Из-за своего своенравия старческого.

Лариса же позвонила. Предупредила.

Нет же! Юбка в пол и кружите меня, кружите! Григорий и кружил. И не отходил от нее ни на шаг, целуя руки и осыпая комплиментами.

Уморить ее решил, гаденыш. Заморозить! Решил, что она простынет и сама подохнет на этой узкой больничной койке в доме престарелых.

А вот шиш вам с маслом! И наследства – шиш, и смерти ее преждевременной. Она…

Она будет разминаться. Тренер ее научил, как разгонять кровь по жилам, лежа в кровати. Лишь бы снотворного не кололи, а там она выдержит. Лариса ее отыщет. Она ее не бросит. Она поймет, что ее соседка в беде…

Она еле успела остановиться, делая гимнастику кистями рук и стопами. Зажмурилась, задышала ровно, делая вид, что спит, когда дверь открылась.

– Что с бабкой? – спросил дядька – обладатель противного скрипучего голоса. – Спит?

– Спит, – ответил Максим.

Ледяные пальцы коснулись ее шеи. Но она не вздрогнула.

– Пульс учащенный. Морда красная. Либо температура повышенная. Либо давление. Все идет по плану. Хочешь, померяю?

– Тебе хочется к ней прикасаться? – презрительно проскрипел мужчина. – Мне нет. И так видно, что процесс пошел.

– Колоть ее?

– Сама издохнет. Неделя ей максимум при такой температуре. Тут градусов пятнадцать, не больше. А Гришеньке пока проценты начисляются. Счетчик-то тикает.

Они развеселились и принялись отпускать всякие шутки. И чуть не договорились до того, чтобы покормить старуху. И согреть ее. И даже сорвали пластырь с ее рта.

– Нет. Затягивать тоже не стоит, – первым закончил веселье Максим. – Кто знает, может, ее молодая соседка и в самом деле начнет ее искать. Если найдет, будет худо.

– Не нам с тобой, – фыркнул мужик со скрипучим голосом. – Гришке! Его счетчик закрутится быстрее! Но ты прав, как всегда, Макс. Все должно идти по плану и вовремя…

Они так разошлись в своих планах, принялись спорить. Перебивать друг друга, что совсем забыли заново заклеить ей рот. И ушли, не обратив на нее внимания.

Она еле дождалась их ухода, чтобы при них не расплакаться. Таких слабостей не было давно. Она никогда себя не жалела прежде, а тут расчувствовалась. И вдруг поняла, что страшно хочет есть, пить и в туалет. И понимала, что ни того, ни другого, ни третьего не будет. И если этого не будет, силы ее станут быстро гаснуть. И максимум, насколько ее хватит, это на два дня. Ну, может, на три. Но третий день пройдет уже без разминки. Она будет умирать.

Она хотела закричать, позвать на помощь, но тут же передумала. За дверью было очень тихо. Ее некому услышать. Могут прийти они же. И тогда будет только хуже. Они приблизят ее конец.

– Сволочи, сволочи, сволочи… – шептала Любовь Игоревна сквозь слезы и двигала, двигала руками и ногами, насколько позволяли ей ремни.

Когда за окном сделалось совсем темно, она выбилась из сил и уснула. Разбудил сильный стук в окно. Любовь Игоревна вздрогнула и проснулась. Слабая надежда, что это кто-то с улицы стукнул в ее окно камнем, тут же растворилась. Снова шел сильный дождь. Мощные капли молотили что есть сил по стеклу и подоконнику. Этот стук ее и разбудил.

Стекло в обрамлении пыльных темных штор было светлым. День. Начался новый день. Ей нужно было делать зарядку, чтобы не окоченеть. Она принялась изо всех сил сжимать и разжимать пальцы, двигать запястьями, стопами, вдыхать полную грудь воздуха, задерживать дыхание, с силой выдыхать. Сколько времени она занималась, не помнила, но кровь побежала по жилам. Она согрелась.

За окном стало еще светлее. Дождь, кажется, прекратился. К ней никто не пришел. Видимо, решили оставить ее умирать в одиночестве. Или они сменились? Не могли же они работать постоянно. По коридору вдруг заходили люди, загремела посуда. Видимо, время завтрака или обеда. Лежачим старикам развозили еду. Эти звуки были ей знакомы. Она их слышала уже. Но тележка каждый раз проезжала мимо ее двери. О ней забыли или не знали. Не все знали. Позвать на помощь она не могла, она лежала с заклеенным ртом, накрепко привязанной ремнями к кровати. Вчера, развеселившись, ее мучители забыли о пластыре. Или решили, что она уже не придет в себя. Что она умирает. И меры предосторожности ни к чему.