Книга Господа Чихачёвы - Кэтрин Пикеринг Антонова

Споры неизбежно решались в пользу помещика, лишь когда речь шла о вопросах, возникавших внутри имения, в котором он был полновластным хозяином. В 1843 году Яков отметил прибытие человека «с двумя машинами», нанятого для посева ячменя и льна (15 серебряных копеек за четверик). Яков заплатил ему за работу в общей сложности 5 рублей, но думал, что цена слишком высока, поскольку тот отработал лишь пять часов – меньше, чем ожидалось. Итак, Яков оценивал труд по потраченному на него времени; высокая производительность наемного работника привела лишь к тому, что Яков решил в следующий раз постараться заплатить меньше[218]. А в 1861 году, во время поездки в Симбирск для осмотра семейной собственности, Алексей обнаружил, что тамошние крестьяне платили его матери оброк суммой лишь в 55 рублей ассигнациями, а не 67 за каждое тягло, как должны были. «Убеждение» Алексея «сильно подействовало» на крестьян, и они выплатили недоимку «сполна»[219]. Алексей не останавливается на описании своих методов, но рассказа крестьян об этих переговорах, из которого было бы ясно, как дело выглядело в их глазах, не существует.

Сохранившиеся письма показывают, что подобные переговоры велись и в других имениях. В 1860 году соседка написала Андрею с просьбой рассказать о некоем Алеше Китееве, свободном крестьянине, работавшем садовником и угрожавшем уйти через пару недель. Корреспондентка, Мария (фамилия написана неразборчиво), тревожилась, что ее оранжерея окажется заброшенной, а потому спрашивала Андрея, на которого Китеев, по-видимому, в тот момент работал, что тот «хочет иметь жалованья за свои труды». Она добавляла, что, по ее мнению, Китееву «у нас будет лучше ‹…› потому что его здесь любят… и ему будет приятнее пожить на старом месте, где он родился и вырос… конечно за жалование»[220].

Наконец, в беспрецедентной и очень ответственной ситуации в 1861 году Алексей вел переговоры с симбирскими крестьянами об условиях выкупной сделки. Он описывает в письме своим родителям попытки добиться соглашения, которые предпринимал, имея на руках черновик уставной грамоты. Однако «лад с крестьянами не состоялся». Проблемой стала нехватка пахотной земли для того, чтобы выделить полные наделы крестьянам, несогласным с добавлением к этим наделам лесистых участков. Делу не помогало и то, что площадь причитавшейся крестьянам земли можно было рассчитать лишь приблизительно. Наконец, соглашение с Алексеем было достигнуто: пахотные земли Чихачёвых должны были быть переданы крестьянам на год, чтобы они могли выплатить задолженность по оброку. После этого земля возвращалась Чихачёвым (они были готовы сдать ее в аренду любому, кто попросит, и Алексей сообщил своим родителям, что «желающих очень много»)[221].

Представления Андрея о крепостном праве, как и о прочих сторонах жизни, находились под значительным влиянием сентиментализма и романтизма. Подобные тексты, определенно, должны были подкреплять его инстинктивное и основанное на опыте мнение, что сельская жизнь является более нравственной и, значит, более ценной для всех, кому повезло ее вести, даже для крепостных[222]. Так, в дневниках Андрей подчеркивает свою ласковую снисходительность к поведению крестьян («принимал… долговой хлеб с мужичков»), а иногда с искренней жалостью рассказывает о неприглядных сторонах их жизни («очень жалко было видеть Урвановских крестьян»)[223]. Несмотря на такие моменты сочувствия, он считал, что бессилен изменить обстоятельства – и у него были на то основания. Вместо этого он делал все, что мог, чтобы защитить интересы свои и своих крестьян, часто заходя дальше других помещиков – вероятно, из‐за своей пылкой веры в возможность улучшения человеческого поведения: «Разговор с Сергеем Андреевичем [Иконниковым] в гостиной об крестьянах и дворовых. – Признаюсь я не люблю слушать частые ропоты на них. Должно быть рассудительну-умеренну в желаниях, снисходительну; и обращаться по отечески значит не все требовать; а иногда и снисходить»[224].

Естественно, эта «отеческая» сдержанность, а подчас и снисходительность были также самым мудрым способом обеспечить доходность имений, и, договариваясь с крестьянами, Андрей в своем великодушии никогда не доходил до альтруизма: образованные крестьяне, вероятно, были более ценными работниками (то же можно сказать о заботе об их здоровье – Андрей прививал своих крестьян от оспы)[225]. Но в то же время, повелевая зависевшими от них людьми, Чихачёвы изо всех сил старались поступать «милостиво и справедливо» – слова, которые использовал Алексей, прося родителей удовлетворить просьбу двух их крестьян, – ведь власть была для них не только привилегией, но и обязанностью[226].

Чихачёвы и Чернавин разрешали своим крепостным выкупать свою свободу за суммы в размере от 100 до 200 рублей за человека. В 1844 году Чернавин описывает сложный процесс переговоров, в результате которых он согласился продать свободному крестьянину пустой дом лишь при условии, что покупатель возьмет в свой дом солдатку, которая осталась без жилья, поскольку муж ее был в армии. Вольноотпущенный крестьянин, Егор Дмитриев, раньше был дворовым крестьянином соседки Чернавина, мадам Меркуловой. Он хотел купить у Чернавина крестьянский дом с дополнительной комнатой и внутренним двором, расположенный в Афанасево, родовом имении Чернавина. Дом опустел после смерти некоего Никиты Ивановича – предположительно, одного из крестьян Чернавина. Чернавин согласился взять за него 25 рублей ассигнациями, которые надлежало выплатить в два приема («10 рублей к Масленице, а остальные – к Пасхе»). Как ни странно, Чернавин внес условие, согласно которому в случае продажи зданий кому-либо до получения денег Дмитриев все еще имел право жить в доме в течение года, не платя за него. В любом случае Дмитриеву следовало позволить Марфе, жене солдата Ефима, проживать в том же доме вместе с его семьей. Этот пример показывает, что обязанностью помещика было убедиться в том, что каждый крестьянин принадлежит к продуктивному домохозяйству[227].

В течение нескольких десятилетий помещики не имели права разлучать крестьянские семьи при продаже[228]. Однако был способ в целом избегать этой дилеммы и гарантировать минимальный уровень благосостояния крепостных домохозяйств: по указанию помещиков и глав крестьянских семейств заключались такие браки, которые, как казалось помещикам, должны были привести к созданию экономически эффективных тягол (семейных пар) и появлению здорового потомства[229]. В ряде записей, сделанных в «дневнике-параллели» Андрея в 1845 году, он описывает процесс осмотра потенциальных пар крепостных, целью которого было определить, «чета» ли они друг другу и можно ли дать им разрешение на брак. Сначала юноши и девушки из отдаленных имений собирались в Дорожаево: «Женихи и невесты Владимирского уезда приехали и приходили в приемную – поджидаем Рыковских»[230]. Когда крестьяне прибыли, имел место «женихов и невест смотр в каменном доме а потом в спальной у барыни»[231]. Процесс занял несколько дней; более поздняя запись сообщает: «Смотрел одного жениха, Степку, и невесту, Варюху, но это не чета»[232].