Книга Новая Дикая Охота. Рассказы для живых - Макс Фрай

– Ничего, – сказал старый друг, – сколько надо поместится. Для письма это, знаешь, даже нормально – что оно не может целиком себя прочитать. Но слушай, если уж ты письмо, тебе полагается штемпель!

– Какой штемпель?

– Почтовый. Это нам с тобой повезло, что ты решил стать не кем-нибудь, а посланием. Даёт мне право оставить свой след.

Нажал на его ладонь большим пальцем. Вроде не особенно сильно, но у Ленца в глазах потемнело – не от боли, от чего-то другого, но тоже невыносимого, хуже, чем просто боль.

Очнувшись, Ленц обнаружил, что больше не лежит в траве, а идёт, да так деловито и собранно, словно куда-то спешит. Причём уже успел спуститься с холма и даже довольно далеко от него отойти.

Повернул обратно, но, сделав буквально пару шагов, передумал. Ну то есть как – передумал. Просто понял, что встреча закончилась. Отпущенное на неё то ли время, то ли его отсутствие истекло. Нет смысла возвращаться, бесполезно кого-то искать. Не надо портить ощущение чуда обломом. Пусть у этой истории будет открытый финал, – думал Ленц, стоя перед туристическим указателем: «Центр» – «Старый Город» – «Железнодорожный вокзал».

Пошёл в четвёртую сторону, куда не указывала ни одна из стрелок. Пришёл к реке. Долго стоял на мосту, смотрел на воду. От печали почти взаправду болело сердце, но дышалось легко, как прежде только во сне. Не спрашивал себя: «Что это было?» – потому что сам прекрасно всё понимал, включая тот факт, что это «понимал» – ненадолго. Скоро развеется, превратится в клубок неуверенных сожалений непонятно о чём. Ладно, если так надо, пусть превращается. Но если можно, не прямо сейчас.

Стоял на мосту, смотрел то на текущую воду, то на свою ладонь, на которой остался почти неразличимый синяк. Это конечно круто, что след остался. Жалко, что такой бледный, быстро пройдёт.

Ладно, – сказал себе Ленц, – что будет, то будет, какая разница. Важно не это, а чтобы меня прочитали. Прямо сейчас, пока я знаю, что я – письмо.

Сосредоточился, вспомнил свой вечный, текучий, изменчивый город, чуткий к каждому шагу, слову и вздоху, отбросивший уже несколько тысяч прекрасных бессмертных теней; сейчас просто некому, нечем представить, что этот факт означает на практике, как выглядят тени города, зачем они вообще нужны, но отчасти всё-таки можно – если внимательно, всем своим существом вчитаться в то, что написано чёрным по белому, звёздным по ледяному, живым по другому живому в этом письме, в тебе.

Потом, вечером, после второго по счёту ужина, заказанного и съеденного по рассеянности, потому что о первом почти сразу забыл, уже на остановке, ожидая автобус в аэропорт, Ленц заметил, что синяк на его ладони мерцает разноцветными сполохами, как навеки, казалось, утраченные, но сегодня – навеки же! – возвращённые ему небеса. Совершенно не удивился, только подумал рассеянно: штемпель, значит. Ну да.

Удивился он уже дома, наутро, когда проснулся, буквально уткнувшись носом в маленькое мерцающее пятно на руке. Хотя «удивился» – слишком слабо и по сути неправильно сказано. Скорее, он ещё раз проснулся – весь, настоящий. Нет ничего слаще пробуждения, когда оно – возвращение к себе.

* * *

Кот дремал. Он слышал сквозь сон, как кто-то чужой подошёл совсем близко; обычно в таких обстоятельствах кот убегал, не задумываясь: проще сменить локацию, чем спросонок, впопыхах разбираться, какие намерения у чужака. Но сейчас на его загривке лежала рука; на самом деле даже что-то другое, лучше, чем просто рука. Будь этот рыжий кот образованным человеком, непременно вспомнил бы и процитировал: «Не убоюсь я зла, потому что ты со мной».

Но кот просто спал, не утруждая себя цитатами, и слышал сквозь сон какие-то человеческие слова: «руку дай», «интересно и весело», «да конечно нельзя». И ещё: «большая удача», «помочь ничем не смогу». А потом: «постарайся», «это в твоих интересах», «ты волшебное существо».

О смысле слов кот не задумывался, он его просто чувствовал, даже сквозь сон. Это был чужой, человеческий, но сладкий, густой, как сметана, очень счастливый смысл.

Потом рука, лежавшая на кошачьем загривке, стала ещё тяжелей и теплей.

– Если тебе интересно, зачем я его обманывал, то я не обманывал, а говорил и делал то, что ему было нужно. И казался тем, кого он в этот момент увидеть хотел. Это, знаешь, даже больше правда, чем обычная правда. Всё равно что к сейфу ключ подобрать. Люблю это дело ужасно, и сам видишь, умею, – сказал лучше-чем-человек.

Кот чувствовал, что они снова остались одни, и понимал, что друг теперь к нему обращается, но не стал просыпаться. Хочет поговорить – на здоровье, пускай рассказывает, а мне и так хорошо.

– Я вообще понятия не имею, откуда он на мою голову взялся, – признался тот. – То ли у чувака настолько буйное воображение, что даже меня убедить хватило, то ли и правда забывший себя посланец каких-то далёких миров. Но уже не имеет значения, как оно было раньше. Теперь-то без вариантов посланец, потому что мой ключ подошёл. Хорошее какое начало! Добрый знак. Это ты, дорогой, приносишь удачу. Отлично у нас с тобой дело пойдёт.

Он ещё много чего говорил, но кот, убаюканный его радостью, уснул так крепко, что даже слабого привкуса смыслов больше не различал. А когда проснулся, лежал в траве, а не на тёплом лучше-чем-человеке, тот уже куда-то ушёл. Но кот, конечно, не огорчился. Ясно же, что никто не должен вечно оставаться на месте. Это нормально – иногда по своим делам уходить.

* * *

На закате (на одном из закатов, сколько часов, или дней пролетело, кот не считал) тёплый, сияющий, пахнущий тьмой снова пришёл, на этот раз с угощением, благоухающим так, что кот сразу понял: стащил таки колбасу!

Спросил:

– Ты без меня не скучал?

Кот удивился такой постановке вопроса. Я? Скучал? Без тебя? Но зачем?!

Тот улыбнулся:

– Вот ты понимаешь. Одно удовольствие дело с тобой иметь.

Когда кот доел колбасу, тёплый взял его в руки, поднял, осторожно прижал к груди. Это было приятно, но очень уж непривычно. Прежде никто себе такой фамильярности не позволял. Очень сложная ситуация: для порядка надо бы возмутиться, но при этом хочется замурлыкать от удовольствия и пригреться на этой груди навсегда.

– Не серчай, – сказал ему друг. – Я тебя не просто так сдуру хватаю, а потому что хочу прогуляться в твоей компании. Выбирай, как тебе удобней: на руках или за пазухой? Или, например, на плече?

На плече оказалось здорово – всё равно что сидеть на дереве, которое не стоит, а идёт. И при этом аккуратно тебя придерживает, чего от настоящих деревьев, как их ни задабривай, не дождёшься. Упадёшь ты или удержишься, им всё равно.

Шли долго, пришли к реке. Коту это не особо понравилось, он не любил, когда слишком много воды. Никогда раньше к реке не ходил, и отлично без неё обходился. И с удовольствием обошёлся бы впредь. Но убегать он не стал, только перебрался с плеча за пазуху, чтобы гарантированно не плюхнуться в воду. И даже на неё не смотреть.