Книга Змееносец - Марина Светлая

- А это… возможно?

- Возможно. Ты смогла бы?

Мари медленно обвела взглядом зал ресторана, внимательно вглядываясь в лица людей. Чей-то смех, негромкая музыка, полумрак. У нее здесь совсем никого нет. Совсем. Никого. Ничего не держит.

- Я не знаю, - прошептала она. – Наверное.

Мишель бросил на девушку быстрый взгляд. По-прежнему не решаясь рассказать ей все.

- Пойдем, погуляем?

Она кивнула. Попросила счет и спешно расплатилась.

Они вышли в морозную ноябрьскую ночь, толком не понимая, что делать дальше и куда идти. Мари втянула носом воздух и приподняла воротник своего пальто. Оно оказалось все-таки слишком тонким для этого резкого начала зимы в конце ноября. Снег падал под ноги мелкой крошкой. Она смотрела, куда ведет протоптанная тропинка, и улыбнулась – к озеру. Здесь все и всегда ходят к озеру.

Мари взяла Мишеля за руку и направилась к тому самому месту, где только утром стоял ее мольберт. Там было темно и тихо. Подошла к самой кромке воды и потрогала носком ботинка лед, покрывавший ее поверхность. Лед был тонкий, почти дышал.

- Есть хоть небольшая надежда, что все закончится хорошо? – спросила она звонким, не своим голосом.

Он встал у нее за спиной, притянул к себе, крепко обняв, и зашептал, иногда касаясь губами ее ушка:

- Есть! Твое ожерелье… оно волшебное. Оно может исполнить желание своего владельца. Единственное желание.

Он перевел дыхание.

- Но, Мари, я не хочу, чтобы ты решала сразу. Потому что потом изменить ничего будет нельзя. Все, что случится, будет навеки.

- Моя змея? – тихо спросила Мари. – Ты за ней пришел?

- И да, и нет… Это ожерелье… оно принадлежало моей семье. Оно всегда, на протяжении многих веков охраняло нас всех. Но однажды исчезло, было украдено. И с тех пор мой род стали преследовать несчастья…

Мишель замолчал, глядя на озеро, освещаемое уже начавшей стареть луной. Она светила еще ярко, и свет ее, отражаясь от тонкого льда, искрился и превращал окружающий мир в сказку. Его Величество еще крепче прижал к себе Мари.

- Ты снилась мне… Год назад… Иногда я вижу такие сны, как знамения… Тебя я видел и тебя искал… А потом, когда представился случай…

- И за этим ты здесь… - Мари устало закрыла глаза. Она не хотела видеть ни луны, ни снега, ни льда, покрывшего озеро. Она хотела чувствовать только его объятия. – Значит, оно никогда не было моим. А я-то размечталась, что когда-нибудь оно поможет мне найти настоящих родителей.

- Оно сейчас твое. И оно может исполнить любое твое желание, - Мишель прижался губами к ее виску.

- Что нужно делать?

- Просто попросить. Загадать желание. В Змеиный день.

Мари обернулась к нему, и губы их почти соприкоснулись.

- Когда этот день?

- Завтра, - произнес шепотом Мишель, едва коснувшись ее губ.

- То есть... мне нужно все решить сейчас? Ты считаешь, что я должна оставить все здесь ради тебя?

- Нет, - сказал Мишель так, словно повелевал у себя в замке. – Я вовсе не хочу, чтобы ты делала что-либо ради меня. Ты можешь попросить что угодно. Ради себя.

- Благородно, - коротко усмехнувшись, ответила Мари и отстранилась, не отрывая от него внимательного взгляда. – Значит, ты исчезнешь на рассвете, и у меня только завтрашний день, чтобы решить, чего я хочу? Ты пришел за ожерельем, но оставляешь его мне, чтобы я могла… решить? Почему?

- Потому что я люблю вас, Ваше Высочество, - сказал он, опустившись на одно колено.

Сердце подпрыгнуло и застучало где-то в горле. Откуда-то из ветвей раскидистой ивы вылетела черная ворона. Мари вздрогнула, но ничего не сказала. Немыслимо, нельзя говорить, отвечать… на это… теперь. Но он… ждал? Он ждал, что она заговорит.

- Мы оба сошли с ума, понимаешь ты это? – ровно спросила Мари.

- Понимаю. Но я счастлив этим сумасшествием.

- И что мне с тобой делать? – вздохнула она, посмотрев в небо. Что ей делать с собой? Коротко обняла его за шею и, склонившись, прошептала на ухо: - Вставай… поехали?

Мишель легко поднялся, взял ее руку в свою и, улыбнувшись, притянул к себе.

- Поехали. У нас есть еще несколько часов.

XIX

1185 год, Фенелла

Последние свитки были подхвачены языками пламени и постепенно сожжены ими. Радостный огонь, потрескивая, так и норовил пустить искру из очага. Маркиз де Конфьян стоял у окна, глядя на закат. Сама природа объята кострищем с запада. Она вот-вот догорит, превратившись в черный и седой пепел ночи. И этот снег – его клочья. И его жизнь – погаснувшая искра, вылетевшая из камина, но так и не разгоревшаяся.

Серж медленно подошел к столу. Там оставался один-единственный свиток – его последняя канцона. Другой не будет. Ему больше не для кого их писать. Перечитал длинные неровные строки и усмехнулся. Она просила канцоны повеселее. Что ж, и эту тоже – в огонь. Слишком много в ней было надежды. В Серже ее не осталось вовсе. Он сам все уничтожил.

Направился к камину и протянул руку к пламени, ожидая, как его языки обожгут кожу и отнимут надежду, заключенную в слова.

- Тебе дров мало, что ты вздумал бумагой топить очаг? – услышал он за спиной.

Паулюс вошел без стука, уселся на стул и осмотрелся.

- Чувства на ней горят жарче дров, - равнодушно ответил маркиз. – Что там у тебя опять?

- Да не у меня. У герцогини твоей…

Серж вздрогнул. Его герцогиня…

- Увы, она не моя… - пламя, наконец, лизнуло ладонь. Ничуть не больно. Уж, во всяком случае, не больнее того, что в душе. – Что ты имеешь сказать?

- Старая Барбара приходила. Напуганная какая-то, словно черта увидела. Сказала, что больна герцогиня сильно. Про обморок что-то говорила… А Андреас-то наш все пропадает невесть где который день. Барбара тревожится.

- Кто-нибудь послал за месье Андреасом? – спросил он, отгоняя от себя мысль, что должен немедленно мчаться к Катрин.

- Барбара, наверное, послала, - почесал затылок Паулюс. – Я решил сразу к тебе… Зря, наверное… Ну, я тогда пойду, - монах поднялся.

- Ступай, - бросил Серж, не глядя на него.

Оставшись в одиночестве, он еще долго смотрел на догоравший закат, сжимая в руках единственный оставшийся у него свиток. И чувствуя боль от ожога на ладони. Эта борьба с самим собой была нелепа. Все предрешено заранее. И все-таки боролся. Чтобы сохранить остатки разума.

Когда на землю спустились сумерки, не маркиз де Конфьян – трубадур Серж Скриб шел к окну герцогини. Когда зажглась в небе первая звезда, он стоял у стены замка. Снег сменялся дождем, тут же застывавшим льдом на деревьях, а дождь сменялся снегом, стягивавшим траву сплошным белым покровом, серебрившим его виски, когда душа его безо всякой музыки пела последнюю свою канцону, исполненную надеждой.