Книга На что способна умница - Салли Николс

АВГУСТ 1914 ГОДА

В этот страшный час, когда участь Европы зависит от решений, на которые не в силах повлиять женщины, мы, сознавая нашу ответственность матерей рода человеческого, не можем пассивно оставаться в стороне. Какими бы бессильными мы ни были в политическом отношении, мы можем призвать правительства нескольких наших стран предотвратить нависшую над нами беспрецедентную катастрофу. Женщины видят: все то, что они особенно чтили, чем дорожили, — дом, семья, народ — подвергается порче того рода, которую они не в силах предотвратить или устранить. Каким бы ни был исход этого конфликта, от него человечество станет беднее, он затормозит развитие цивилизации, воспрепятствует улучшению положения широких масс, от которых зависит благополучие нации. Мы, женщины двадцати шести стран, входящих в Международный альянс за избирательные права женщин, призываем вас испробовать все способы примирения или достижения соглашений, способные предотвратить кровопролитие, грозящее затопить половину цивилизованного мира.

Призыв к примирению, отправленный руководством лондонского отделения Международного альянса за избирательные права женщин министерствам иностранных дел и посольствам всех стран, которые с наибольшей вероятностью окажутся втянутыми в войну. 29 июля 1914 года

Мафекинг[14]

Собрание Женского движения за мир закончилось в десять часов вечера 3 августа. В Германии — одиннадцать часов. В полночь по германскому времени, если не произойдет чуда, Британия вступит в войну.

Долгие годы по принципу домино в Европе множились союзы, договоры, назревала затаенная враждебность. Убийство в Сараево стало первой упавшей костяшкой, и оно привело к тому, что остальные повалились во всех направлениях с неожиданной быстротой — с точки зрения Мэй, с ее ограниченными познаниями в международной политике.

Днем ранее Германия вторглась в Люксембург. И отправила ультиматум Бельгии, союзнице Великобритании, с требованием предоставить безопасный коридор для передвижения войск. Если Бельгия не согласится, будет захвачена и она.

Весь день газеты возмущались предположением, что Великобритания, возможно, пренебрежет своими «нравственно-этическими обязательствами» и не выступит в поддержку «маленькой отважной Бельгии». Миссис Торнтон, как правило, ратовала за верность слову и вступалась за слабого, а маленькая отважная Бельгия как нельзя лучше подходила под такое определение, но слишком уж зловещим было это массовое падение костяшек домино. Газеты разглагольствовали о войне так, будто она обязана быть маленькой и победоносной, но большинство знакомых матери Мэй не питали оптимизма. В лучшем случае погибнут люди. В худшем… об этом не хотелось даже думать.

Однако британское правительство не разделяло этой озабоченности и, в свою очередь, выдвинуло Германии ультиматум с требованием покинуть территорию Бельгии к полуночи, в противном случае грозилось объявить Германии войну.

Как и следовало ожидать, Женское движение за мир во всеуслышание осудило это решение. На собрании присутствовали представительницы всевозможных организаций — разумеется, в том числе и суфражистских, но вместе с ними и Национальной федерации работающих женщин, и Женской лиги труда, и Кооперативной гильдии женщин. Отсутствовал только Женский социально-политический союз Эммелин Панкхёрст. Собрание вынесло резолюцию, осуждающую конфликт и требующую от британского правительства попытки мирного урегулирования. Делегации женщин было поручено доставить этот документ на Даунинг-стрит. Мэй и ее мать остановились на улице, слыша, как мальчишки-газетчики выкрикивают заголовки вечерних газет — в них сегодня опубликовали тексты речей, произнесенных днем в парламенте. Вечер был душный и жаркий. Мимо с грохотом катились автомобили. Улицу заполонили суфражистки. Расходиться по домам им не хотелось, но чем еще заняться, никто не знал. В такой вечер мысль о душных комнатах казалась невыносимой.

Миссис Торнтон разговорилась со знакомыми, потом отошла к дочери.

— Дамы из Национального союза намерены идти к Уайтхоллу и там дождаться одиннадцати часов, — сказала она. — По-видимому, там уже собралась целая толпа. Хочешь, и мы с ними? По-моему, предстоит исторический момент. Как освобождение Мафекинга — помнишь его?

— Мама, ты же знаешь, что не помню, — отозвалась Мэй. — Я была еще совсем крошкой! Но давай пойдем с остальными. Сидеть дома сложа руки невыносимо.

— А я так надеялась, что ты запомнишь, — заметила мама. — Но уж это! Сегодняшний вечер ты вряд ли забудешь.

Мэй не сомневалась на этот счет, что бы сегодня ни случилось. Интересно, где сейчас Нелл — может, тоже где-нибудь ждет одиннадцати часов? Нелл за войну или против? Странно, что она вообще задалась таким вопросом! Мэй никогда не задумывалась о том, почему сама она против войн, — не больше, чем думала, почему она против эпидемий или голода. Все перечисленное — явное зло, ведь так? Но, кажется, мало кто был в этом согласен с ней. Все в школе надеялись, что будет война. Неужели и Нелл тоже? Ведь ее отец когда-то служил в армии. А суфражистки из Ист-Энда — из тех, кто бьет окна и дерется с полицейскими. Нет, не может быть, чтобы Нелл в самом деле хотела войны.

А вдруг?

* * *

Небольшая толпа на Парламент-сквер не сводила глаз с часов. Была уже половина одиннадцатого. Через полчаса в Германии наступит полночь.

Толпа стояла молча. Никто не кричал, не улюлюкал, не потрясал плакатами. Люди перешептывались, сбившись в кружки. Более странного сборища Мэй еще не видела. Неподалеку от нее трое молодых людей во фраках и цилиндрах выглядели так, будто явились прямиком со званого ужина или из театральной ложи. Покуривая, они изредка переговаривались, но то и дело поглядывали на часы. Рядом пристроилась компания железнодорожных служащих в форме, поодаль — стайка девчонок чуть постарше самой Мэй, все в ярких ситцевых платьицах.

— Все хорошо? — спросила мать у Мэй, и та кивнула.

Стрелки Биг-Бена подползали к одиннадцати. Напряжение стало почти осязаемым. Собравшиеся притихли. Что же будет? Смена планов в последнюю минуту, отправленная наконец телеграмма из Берлина? Что-то же должно случиться, как же иначе?

А потом минутная стрелка перепрыгнула на двенадцать. Биг-Бен принялся отбивать долгие удары. Напряжение вдруг рассеялось, все разразились криками:

— Войну объявили! Войну объявили!

Поднялся шум. Люди ликующе вопили и обнимались. Один из молодых джентльменов запустил в воздух свой цилиндр, крикнул «фью-у!» и рассмеялся.

— Мы будем воевать! Будем воевать! — вопили железнодорожники, хлопая друг друга по спинам и качая головами.