Книга Безжалостное обольщение - Джейн Фэйзер

— Сайлас! Возьми зонт и поищи ее. На ней будет платье служанки и тюрбан.

Не слишком точное описание, но больше он ничем не мог помочь слуге. Сайлас беспрекословно надел мокрый клеенчатый плащ и стоически отправился патрулировать улицу.

— Она промокнет до нитки, — с сочувствием сказала Анжелика. — Я приготовлю пунш, чтобы твоя дама не простудилась.

Наградой ей был благодарный взгляд.

— Это очень благородно с твоей стороны, Анж. Приготовь на всякий случай.

Стараясь скрыть победную улыбку, Анжелика отправилась на кухню. Доминик и не задумался над тем, почему это квартеронка так охотно предложила свою помощь и, казалось, не испытывала ни малейшей ревности. «Но с другой стороны, почему он должен думать об этом? — с горечью напомнила себе Анжелика. — Он ведь не сомневается, что его официальная содержанка не имеет права возражать, как бы он ни поступал». В конце концов, за то, что она ему давала, Доминик обеспечивал ее. Это было обыкновенное соглашение, испокон веку практикующееся в обществе, и, если женщина, заинтересована в том, чтобы оно действовало и дальше, она не должна предпринимать ничего, что могло бы разозлить ее благодетеля. Если только у нее нет способа завладеть и его телом, и его душой. Только тогда в ее власти будет изменить соотношение сил.

Подняв фонтан брызг, Женевьева перескочила через глубокую лужу и выругалась: ее туфли наполнились водой. «Нужно быть сумасшедшей, чтобы решиться на такое, но если бы я осталась дома еще минуту, слушая, как Элиза и Элен обсуждают воланы и рюши, то грохнула бы что-нибудь об пол — быть может, одну из тех бесценных французских статуэток, которые принесла в дом моя мать как часть своего приданого и которые стали бы частью моей собственности», — угрюмо думала Женевьева. Ее вспышки Гнева, как и вспышки ярости ее отца, всегда, хоть и ненамеренно, имели пагубные последствия в отличие от Элизиных. Та начинала плакать и бушевать, однако не нанося ни малейшего вреда имуществу и всегда вызывая огромное сочувствие у окружающих.

За обедом Женевьева получила от отца разрешение на визит к урсулинкам и должна была немедленно сообщить об этом Доминику. Капер может отправиться на озеро Борн один. Теперь он знает, где находится бухта, и Женевьева в качестве проводника, в сущности, ему уже не нужна. Он, несомненно, бывалый мореход, чтобы вообще нуждаться в чьей-либо помощи.

Несмотря на плотную накидку, которую ветер то и дело грозил сорвать, миткалевое платье промокло насквозь, и потемневшая юбка прилипала к ногам. Из тюрбана, наполнившегося водой и осевшего почти на глаза, ей на спину стекала холодная струйка. Женевьева не могла припомнить, чтобы когда-нибудь чувствовала себя так гадко.

Она свернула с улицы Урсулинок на Рэмпарт-стрит, и воспоминание о своей спальне, горячей ванне и Табите, хлопочущей вокруг с пушистыми махровыми полотенцами и горячим чаем, накатило на Женевьеву с, неодолимой силой.

Она замерзла, промокла и чувствовала себя слишком несчастной, чтобы встречаться сейчас с незнакомыми людьми. А Доминик Делакруа, если оставить в стороне одно существенное обстоятельство, был незнакомцем. Почему, собственно, она вообразила себе, что Доминик отнесется к ней сочувственно? Вполне вероятно, он рассмеется и скажет, будто никак не ожидал ее в такую непогоду, так что сама, мол, виновата.

Жалко шмыгнув носом, она остановилась посреди реки, в которую превратился тротуар. Надо вернуться домой. В конце концов, потребность в упражнениях и прогулке на свежем воздухе уже удовлетворена. Но в тот момент, когда она повернула назад, послышался голос:

— Мадемуазель! — Женевьева резко обернулась и увидела, что ей навстречу спешит некто в клеенчатом плаще и с огромным зонтом. — Мадемуазель, следуйте за мной, пожалуйста.

Это был Сайлас, тот самый похититель, который не проявил ни малейшей щепетильности в выборе средств, когда утихомиривал ее. «Правда, он всего лишь выполнял приказ, это Доминику недостало щепетильности», — напомнила себе Женевьева. Слуга подошел и поднял зонт над ее головой. И хотя прикрываться зонтом уже поздновато, но отказаться было бы нелюбезно.

Они дошли до дома, у порога которого плескалась бурлящая на тротуаре вода, и Сайлас стукнул молоточком. Дверь в тот же миг распахнулась, и на пороге появился элегантный, причесанный волосок к волоску Доминик, который сказал именно то, что она боялась услышать и чего он вовсе не собирался говорить:

— Глупая девочка! Что заставило тебя выйти из дома в такой ливень? Ты выглядишь как мокрый котенок! — В голосе Делакруа ей послышалось скорее раздражение, чем радость, и это было уже чересчур.

— Мне нужны упражнения на воздухе, — огрызнулась она, поворачиваясь, чтобы уйти.

— Вернись! — Доминик схватил ее за руку и втащил в холл, мокрую и униженную. — Ты никуда не уйдешь, а отправишься наверх и примешь ванну. — И, подталкивая ее к лестнице, давал распоряжения Сайласу:

— Немедленно принеси горячей воды и пунша.

Женевьева вопреки тому, чего желала больше всего на свете, все-таки попыталась освободиться от обнимавшей ее за талию руки и сердито оглядывалась по сторонам. И тут ее глаза встретились с устремленным на нее взглядом Анжелики, которая стояла в дверях гостиной, наблюдая за происходящим с враждебным недоумением. Толкая вверх по лестнице упирающуюся, совершенно мокрую Женевьеву, Доминик вовсе не выглядел как умирающий от любви человек, что, впрочем, не удивило Анжелику: кому понравится растрепанное, заляпанное грязью, одетое в какие-то жуткие тряпки существо. Может быть, ему просто от нее что-то нужно и таким способом он пытается получить желаемое? Женевьева довольно беспомощно отбивалась от Доминика, зная уже, что сопротивляться бессмысленно.

— Не будешь ли ты любезна делать то, что тебе велят, Женевьева, — повелительно сказал Доминик. — Не заставляй нести тебя, потому что тогда и я промокну. И если ты не сбросишь мокрую одежду, то заработаешь воспаление легких.

— Если мне будет позволено вернуться домой, я там и переоденусь! — закричала она в ответ. — Я пришла сюда вовсе не затем, чтобы со мной обращались как с ребенком.

Доминик только усмехнулся:

— Ну разумеется, нет; Я прекрасно знаю, зачем ты сюда пришла, и мы непременно займемся этим в свое время. — И снова по-хозяйски подтолкнул ее.

Женевьева, к своему великому стыду, почувствовала, что краснеет. Спотыкаясь, гостья пошла наверх, справедливо решив, что дальнейшее сопротивление поставит ее в еще более неловкое положение. Она все еще чувствовала спиной взгляд квартеронки.

— Ты обещал, что Анжелики не будет дома, — упрекнула Женевьева, сознавая, что в этом-то уж она точно права.

— Да, прости, — небрежно извинился он, вталкивая ее в спальню. — Анжелике некуда было пойти в такой дождь. Ты ей не мешаешь, и она, разумеется, не будет мешать тебе, так что не думай о ней. — Развязав шнурок капюшона, Доминик снял с Женевьевы тяжелую от воды накидку. — Вылезай немедленно из этих тряпок. Я отдам их Сайласу, и он их высушит на кухне.