Книга Игра в молчанку - Эбби Гривз

Мы, естественно, объясняли ее раздражительность непомерными нагрузками: помимо собственно школьных занятий, Элинор ежедневно просиживала за рабочим столом по шесть-семь часов. Тут кто угодно станет нервным и раздражительным. Скорей бы уж остались позади эти дурацкие экзамены, думали мы. А уж тогда мы обязательно придумаем что-нибудь такое, что поможет Элли сбросить напряжение и выпустить пар. В тот год мы с тобой только и говорили о том, как нам быть и что предпринять, чтобы наша дочь могла справиться с тревогой, стрессом, утомлением и прочими проблемами.

– Обещаю, что когда экзамены будут позади, тебя ждет самое долгое и самое приятное лето в твоей жизни, – сказала ты Элинор как-то за ужином, пока та гоняла по тарелке жареный картофель, разрезая его ножом на мелкие кубики. Тогда мы не знали, что и для нас грядущее лето станет невероятно долгим.

Но вот экзамены остались позади, и… и все изменилось. В течение нескольких последующих недель мы почти не видели нашу Элинор. Все последние месяцы нам приходилось буквально упрашивать ее отдохнуть, но тут она вдруг сама решила как следует расслабиться, причем без какой-либо оглядки на нас. Не зря говорится: будь осторожен в своих желаниях, они ведь могут и сбыться! Нам Элинор сообщила только одно: экзамены сданы успешно, и теперь она намерена «оттянуться», как она выразилась. Что ж, это, по крайней мере, было правдой. Что же до остального… Добиться от Элинор хоть каких-то подробностей оказалось труднее, чем выжать воду из камня. Мы понятия не имели, с кем и где она проводит время, и как именно она «оттягивается». Раньше Элинор ничего от нас не скрывала, теперь же она лишь изредка снисходила до того, чтобы перекинуться с нами парой ничего не значащих фраз. Мы, разумеется, попытались получить информацию из других источников, но это были жалкие крохи, которые ничуть не проясняли общей картины.

Началось все с того, что Элинор несколько раз не явилась к ужину. Ничего страшного по большому счету, однако вскоре она начала возвращаться домой далеко за полночь. Лето в тот год было засушливое и жаркое (я отлично помню, какое возмущение вызвал у соседей запрет на полив из шланга, хотя сады или теплицы были не у всех), но по вечерам мы с тобой не могли заснуть вовсе не из-за жары. Обливаясь потом, мы лежали на влажных, скомканных простынях и, прислушиваясь к каждому звуку, ждали, что вот сейчас щелкнет замок входной двери, скрипнет половица, и хотя бы на сегодня наши мучения закончатся.

Разумеется, можно было отправить Элинор текстовое сообщение, но наши эсэмэски неизменно оставались без ответа.

Когда тебя ждать?

Перезвони срочно.

Твоя мама очень волнуется.

И так далее… К утру мы оба были настолько измучены, что не могли даже думать о том, чтобы поговорить с ней серьезно, может быть, даже как-то наказать. Именно тогда мы начали осознавать, что это такое – поздний ребенок. Когда Элинор только появилась на свет, детям наших друзей, оставивших нас далеко позади в родительском бизнесе, было уже лет по десять-пятнадцать, и нам было нелегко найти для нее товарищей по играм. Чаще всего наша дочь видела людей взрослых или почти взрослых, почти не общаясь с ровесниками, но тогда это не казалось нам серьезной проблемой.

Но не успели мы и глазом моргнуть, как Элинор вступила в подростковый возраст. В этот период мы особенно остро нуждались в сочувствии, понимании и других проявлениях родительской солидарности со стороны тех, кто когда-то сталкивался с аналогичными проблемами – капризами, упрямством, резкими сменами настроения. Помнишь, Мегс, как нам было приятно, когда кто-то из друзей со вздохом признавался, что в свое время тоже не мог заставить свое буйное чадо ложиться спать в одно и то же время. Подобные речи проливались на наши души подобно целебному бальзаму!..

Между тем усталость, накопленная бессонными ночами, не давала нам даже выработать общую стратегию поведения. Когда я предлагал хотя бы побеседовать с Элинор, ты советовала просто проявить терпение: в конце концов, у нее каникулы, говорила ты, все подростки ведут себя так и так далее. И наоборот: когда от беспокойства ты начинала выходить из себя (Нет, ты обязана сказать нам, где ты! Ты даже не представляешь, как мы волнуемся!), я советовал не горячиться, взять себя в руки, быть с ней помягче. Мы не хотели рисковать, мы боялись, что она оттолкнет нас навсегда, не так ли, Мегс?.. Вот почему мы ночами напролет лежали без сна, снова и снова повторяя нашу новую мантру, передавая ее друг другу как ингалятор: «Ничего не попишешь, трудный возраст».

Сейчас, впрочем, мне кажется, что нам надо было думать не о «трудном возрасте» Элинор, а о том, что он рано или поздно закончится, и у нас начнутся настоящие проблемы. Но тогда… Тогда я просто не мог понять, что происходит, и куда подевалась наша дочь – сердечная, отзывчивая девочка, которую мы окружали нежностью и заботой. У меня в голове не укладывалось, что та же самая Элинор, которая когда-то могла потратить целый день, чтобы нарисовать мне открытку на День отца (маленький шедевр в стиле «палка, палка, огуречик»), теперь глядит на меня, как на постороннего человека, который с какого-то перепуга решил, будто имеет право вторгаться в ее жизнь. Если это и был подростковый бунт, то он настолько не вязался с тем, что́ мы знали о нашей дочери, что я просто терялся. «Это не моя жизнь, это не моя дочь!» – вот что я думал, Мегс, когда Элинор, сердито топая башмаками, выскакивала за дверь, чтобы снова вернуться уже под утро. Она больше не сидела со мной в патио, не задавала сложных вопросов, а я, когда у меня затекали ноги, по-прежнему не решался положить их на сиденье второго кресла.

Во всем остальном, впрочем, наша жизнь текла более или менее в рамках. В августе, незадолго до шестнадцатилетия Элинор, одну из моих статей опубликовали в «Нейчер» [13], и ты решила устроить в мою честь небольшой торжественный ужин. Небольшой, да… Мне пришлось даже снести с чердака несколько старых стульев, чтобы усадить всех коллег из университета и из лаборатории. После нескольких тостов речь неизбежно зашла о детях, но мы с тобой были к этому готовы и разыграли нашу маленькую пьеску как по нотам.

– А где же юная Элинор? – спросил у тебя наш завотделом Джереми и потянулся за очередной порцией плова.

– Бродит где-то с друзьями. Вы и сами знаете, какие они в этом возрасте. – Свет в гостиной был неярким, но я все равно увидел, как ты покраснела и уткнулась взглядом в свою пустую тарелку.

– Наши тоже были такими. Мы никогда не знали, где они болтаются. – Джереми усмехнулся и повернулся к жене. – Правда, Анна?.. Честное слово, я почти рад, что они наконец-то покинули родительское гнездышко.

– Я бы на вашем месте не слишком беспокоилась, – кивнула Анна, занося руку над той частью стола, где были составлены бокалы и разложены разливательные ложки. – Когда наши мальчики были подростками… Можете мне поверить, Мэгги: если бы мне платили по фунту каждый раз, когда мне хотелось сбросить с себя это ярмо, я бы уже давно могла не работать.