Книга Сердце мексиканца - Ашира Хаан

Аля чуть не взвыла.

Она перехватила его руку, потянула к себе, заставляя перевернуться на спину, и положила себе между ног, бесстыдно разводя бедра.

Он замер, застыл, опасаясь шевельнуться.

Ее губы были прижаты к его плечу, и она слышала, как тяжело он дышит, как сглатывает, стискивает зубы. Змей явно хотел ее, но почему-то держался.

Но когда он двинул пальцами, чтобы убрать их, Аля так ахнула от невольной ласки, что его дыхание сорвалось.

Он не смог это прекратить, просто уже не смог, сила воли не срабатывала, несмотря на приказы разума. Пальцы двинулись еще и еще раз, выбивая из нее стоны и всхлипы, и он развернулся, навис над ней, касаясь только в одном месте, но обжигая дыханием и взглядом темных глаз.

Его лицо было невероятно близко, он всматривался в нее, изучая каждый ее вздох, и стон, и всхлип, и дрожание губ, и движение к нему или обратно, пока его пальцы изучали ее тело, путешествуя вверх и вниз, раздвигая, потирая, гладя, то едва касаясь, то жестче и грубее вжимаясь в плоть. И когда изучили до конца, составили четкую карту, понятную для него, там, где не было ясности даже для самой Али, он повел свою мелодию, заставляя ее тело составлять из знакомых и привычных ощущений совершенно новую, незнакомую симфонию.

Она смотрела в черноту его глаз близко-близко, она дышала только воздухом из его губ, пространство между ними было плотным, осязаемым, звенящим от электрических разрядов. Но скоро не выдержала тяжести его взгляда и запрокинула голову, закрыла глаза, чтобы сосредоточиться только на том, что происходило там, где он касался ее.

Где пальцы дразнили легкими касаниями, доводили до того, что казалось: сейчас! — но снова заставляли изнывать от ожидания, разогревали здесь, чтобы продолжить там и потом соединить все части в одно.

Аля, закусив губу, выгибалась и тянулась от того, как каждое движение насыщало что-то внутри. Дразнящее чувство не остывало и не разрешалось, лишь наполняло все мышцы сладостью и ожиданием.

И когда стало слишком сладко, в нее вошли его пальцы — сразу очень глубоко и туго натянув ее и добавив остроты. Это было до такой степени интимно и бесстыдно, как не было бы, даже насади он ее на свой член. Он чувствовал внутри каждое движение, сжатие, биение. Чувствовал, как она становилась влажнее и как пульсировало ее тело вокруг его пальцев, обнимая их.

Аля не могла глубоко вдохнуть, не могла набрать воздуха в легкие, она поднимала бедра, комкала пальцами простыни, резко и часто дышала открытым ртом, напряженная в каждой мышце, пока его большой палец не обвел наконец по кругу ставший невероятно чувствительным набухший узелок и пока он не двинулся внутри — горячо, быстро, жестко, нежно. Так, что разлившаяся по венам сладость наконец вспыхнула огнем.

Но едва горячие судороги затихли, как он сразу убрал руку, больше не касаясь ее тела, а восстановив дыхание, накинул на себя простыню и отвернулся.

19

И все.

Ничего не изменилось.

Следующим утром Аля проснулась снова одна.

Ждала ли она кофе с круассанами и маленькой розочкой в вазе в постель? Или мечтала проснуться в его объятьях? Увидеть записку на соседней подушке?

Может быть, хотя бы легкий поцелуй?

У них ведь так и не было ни одного.

В доме царила нездоровая атмосфера. Аля почувствовала гнетущее напряжение еще до того, как кого-то встретила. Казалось, даже чистое небо заволокло серыми ватными тучами, но ощущение ноябрьского полумрака было иллюзорным. В небе как обычно шарашило беспощадное мексиканское солнце, зелень была сочной, день прекрасным. Но у каждого, кто встречался по дороге, на лице было очень нехорошее выражение.

Аля скользнула на кухню через гостиную, где Змей стоял перед тремя самыми неприятными типами в банде, запомнившимися ей еще с первых дней: волосатым, с рыбьими глазами и раненым, в шляпе. У последнего еще не сошли с лица последствия неуместных комментариев, но он, как и его друзья, на этот раз не стал опускать глаза и проводил ее наглыми взглядами.

Зато Сантьяго — нет. Даже не повернулся в ее сторону.

Аля почувствовала, как щемит сердце, но отогнала вновь нарастающую обиду. Тревога, растекающаяся в воздухе, была важнее, чем ее переживания. Пилар возилась у плиты, поджимая губы и быстро оглядываясь на любой резкий звук. Парни ходили мимо кухни не расслабленные, как обычно, пытаясь стащить пирожок или лепешку, а полностью одетые, с пистолетами за поясом, и лица их тоже были хмурыми.

На вещах, подготовленных для стирки, было слишком много подозрительных бурых пятен. Аля закусила губу и выставила на табло температуру в тридцать градусов. Это, конечно, мог быть томатный соус, но если все-таки кровь, лучше стирать в холодной воде. Только руки тряслись немного, когда она закрывала бак машины.

Никто не рубил дрова, красуясь молодым загорелым телом, никто не травил ленивые байки, сидя в теньке под деревьями. Машины на стоянке все время менялись — уезжали одни, приезжали другие. Во дворе весь день была суета, и Аля не совалась туда, только краем глаза отмечала, как два десятка человек хаотично двигаются, вдруг сбиваясь в кучки, снова расходясь и разбегаясь по углам.

Что-то назревало, что-то уже творилось, но спросить ей было не у кого. Пилар комментировала происходящее, что-то, как обычно, быстро и эмоционально треща по-испански, но что толку было Але от ее комментариев…

Однако когда раздались выстрелы, они синхронно воскликнули:

— Joder!

— Бля!

И, переглянувшись, на этот раз отлично друг друга поняли.

Судя по крикам во дворе, с ними согласилась практически вся банда, особенно когда выяснилось, что стреляли свои: с дальнего края ранчо прискакали уже знакомые Але работники. Они и стреляли в воздух из ружей в честь своего прибытия.

Нужно было быть совсем дурой, чтобы не понимать, что назревают большие проблемы.

Но она не понимала, какого они рода. Три мерзких типа, которых отчитывал Сантьяго, — они как-то связаны с этим? Назревает бунт? Но постоянные разъезды машин скорее намекали на внешние проблемы. Опять же, кто стрелял позавчера в Сантьяго? Свои? Чужие?

И не может ли быть, что все грозы сразу собрались над этим домом — и бунт, и проблемы с законом, и разборки с конкурентами?

Быть глухой и немой, ничего не знать и изнывать от тревоги чудовищно раздражало Алю, но поделать она ничего не могла.

Она и не думала, что соскучится по старой спальне, где можно подглядывать в окно за двором. В нынешней было комфортнее и тише, и там можно было спрятаться — но уйдя туда на пару часов, чтобы успокоиться и отдохнуть, она наоборот, встревожилась еще больше, чувствуя себя отрезанной от мира. Так в банде успеет произойти переворот, а она узнает об этом, только когда к ней придет новый хозяин.