Книга Ребенок от мужа сестры - Анастасия Франц

В душе поднимается буря радости, но вдруг одна мысль резко обрывает моё счастье. Ян. Не опасна ли операция для него? Против своей воли вижу тело Яна, распростёртое на операционном столе. Нет ли у него противопоказаний? А вдруг у него что-то серьёзное, и ему категорически запрещены такие нагрузки? Улыбка быстро меркнет. Грудь сдавливает тяжесть.

Прикладываю ладонь в том самом месте, где болит. Ян видит мой жест, хмурится, подрывается, подлетая ко мне. Приседает на корточки, заглядывает в глаза, пытается понять, что со мной.

— Тея, что с тобой? Сердце болит? — в глазах беспокойство, когда мужчина не обо мне в этот момент должен думать, а о себе.

Выдержит ли Ян операцию?

— Ян, а тебе ничего не будет угрожать? — кладу свою ладонь поверх его и крепче прижимаю к себе. — Я переживаю о тебе. Такое вмешательство… — но меня осторожно перебивают, не давая договорить.

— Тея, мы же вроде с тобой разговаривали. Я дал тебе обещание, что помогу нашему сыну, что бы ни было.

— Но… — хотела сказать, что не хочу терять и его. Что он дорог и очень важен для меня, не как отец моего ребёнка, а как мужчина, что очень давно поселился в моём сердце.

— Я мужчина. Я должен защищать свою женщину и ребёнка, даже если для этого мне придётся умереть, — от его слов по щекам хлынули новые слёзы, зажмуриваюсь, пытаюсь смахнуть их. Но родные руки смахивают большими пальцами слёзы, и Ян при докторе, не стесняясь, чуть подаётся вперёд и накрывает мои губы своими — такими желанными.

Слегка приоткрываю свои губы и целую в ответ. Нет, это не жаркий поцелуй, полный страсти, признаний. Он совсем другой. В нём много эмоций, но в первую очередь это нежность, тепло, желание защитить меня от всего мира, укрыть в своих надёжных объятиях. Как тогда, двенадцать лет назад.

Понимаю в этот самый момент, что не смогу его никогда и никуда отпустить. Что согласна бороться за него, потому что он мой. Целиком и полностью. Если придётся бороться со смертью — буду бороться с ней. Я не отдам его ни сестре, ни кому бы то ни было. Я люблю его.

Ян слегка отстраняется от меня, но тут же соприкасается своим лбом с моим, прикрываю глаза.

— Я люблю тебя, — слетает с моих губ всё то, что я так долго держала в глубине души.

Бергер замирает. Кажется, совсем не дышит, но потом выдыхает мне в губы судорожный стон.

— Повтори, Тея, — просит тихо, так, чтобы было слышно только мне.

— Я люблю тебя, — вторю ему и так же, как и он несколько мгновений назад, оплетаю ладонями его лицо.

Тея

Из кабинета выхожу в какой-то прострации. До сих пор не могу понять, почему так вышло, что Ян идеально подходит на донорство нашему сыну, тогда как я — нет. Это подтверждает, что Саша действительно его сын. Сын по крови, плоти.

Между нами тишина, что напрягает. Мы толком ни о чём не поговорили, не выяснили, что между нами. Да, есть чувства, и нас тянет друг к другу. Притом, что нас ещё связывает общий ребёнок, но мы не были с ним близко… Близко настолько, чтобы жить вместе, просыпаться и засыпать в объятиях друг друга. Не было ничего такого, и неизвестно, получится ли у нас семья, тогда как с Татой у него уже давно налаженная совместная жизнь.

Это ещё больше гложет меня внутри, съедает, как яд, кислота, распространяясь по моей крови, медленно захватывая всё тело, сердце, разум. И я знаю это чувство, знаю, как оно называется. Его ни с чем не спутаешь. Ревность. Вот что это такое. И от понимания этого я отшатываюсь назад. Кого-то задеваю, поспешно извиняюсь, и тут же мои руки ловят.

Поднимаю голову вверх, сталкиваясь взглядом с мужчиной, который пристально вглядывается в мои глаза, стараясь распознать, из-за чего я волнуюсь, причины моего состояния.

Ян тянет меня в сторону, туда, где располагаются возле кабинетов стулья. Показывает взглядом, чтобы я села. И я безоговорочно подчиняюсь ему — присаживаюсь, но совсем на край сиденья. Мужчина устраивается на корточках передо мной, окутывает мои руки своими большими ладонями — они холодные. Не знаю, отчего. Наверное, от страха перед будущим. Перед всем тем, что нас с ним ждёт, перед неизвестностью — а сможем ли мы справиться с этим, сумеем ли выдержать все удары судьбы?

Ведь не будет всё так просто, как кажется на первый взгляд. Между нами столько всего стоит. Прежде всего это брак с моей родной сестрой-близняшкой, которая, уверена, так просто не сдастся, не отступится, не отдаст своего мужа мне — сестре, которая когда-то давно её замещала и по-дурацки влюбилась, не сумев уничтожить в зародыше своё чувство к мужчине, который ей не принадлежит.

Так же и родители, которые, уверена, будут на стороне Таты, потому как это я увела её мужа, а совсем не наоборот. Их не будет волновать, что у нас есть чувства к друг другу, общий ребёнок, которому тоже нужен отец. Им будет на всё это наплевать, потому как это я во всём виновата — я соблазнила Яна, притворилась Татой. Во всём этом виновата. И в чём-то я даже буду с ними согласна.

Я согласилась на ту авантюру, подменила сестру и впуталась во всё это тоже я. Меня никто не заставлял, поэтому во всём виновата я.

Я могла бы закрыть все чувства на замок, притвориться, что ничего нет и не было — будто я ничего не чувствую к этому мужчине. К чужому мужчине. Но я просто не могу. Не могу закрывать, прятать то, что вырывается из клетки, плотно закрытой на замок, от которого у Яна всегда был ключ.

И вот он вновь ворвался в мою жизнь, когда мне это так нужно было. Когда больше всех нужен был он. Сильный, тот, кто закроет от всех ветров, решит все проблемы, назовёт своей и никогда не отпустит, какие бы между нами ни были преграды.

Я слабая сейчас, потому что слишком долго была сильной. И вся боль, что росла с каждым днём всё больше и больше, теперь вырывается, сносит все преграды, что я так старательно воздвигала, пытаясь оградиться от всего мира. Я задыхаюсь вместе с ней. Пытаюсь держаться, но всё летит в бездну, стоит только этому мужчине появиться в моей жизни.

С Бергером всегда всё было по-другому. Я не казалась и не старалась быть другим человеком, а просто была такой, какая я есть на самом деле. Даже тогда, когда притворялась Татой. С ним всегда была я, а не моя сестра.

Но видел ли он всё это? Чувствовал, что рядом с ним я, а не Тата, хоть мы и похожи с ней буквально как отражение зеркала? Если даже в детстве нас путали родители, то что говорить о человеке, который был с близняшкой всего ничего. Нас невозможно отличить. Лишь при близком контакте можно узнать, что мы разные.

И, если вспомнить ту самую фразу, что сказал мне Ян в ванной комнате в родительской квартире, становится понятно, что он узнал, что мы разные. Потому что родинка на спине под лопаткой на правой стороне — это то, что нас отличает друг от друга. Он узнал, но почему тогда всё так? До сих

пор не могу сложить два плюс два, хоть и арифметика всегда была для меня понятной. А тут вроде лёгкое уравнение, но решить и понять его не могу.