Книга Сокровище для дракона - Галина Горенко

— Отраву в пунш подсыпала служанка, её нашли мертвой, отравлена тем же ядом. Целью была Алисия, но кроме тебя, так сильно никто не пострадал, у всех есть магиммунитет к натуральным ядам, у всех кроме тебя и Цессы. А она отказалась пить в последний момент.

— Дрэго, а почему её? — Не то, чтобы она не давала повода себя укокошить, всё же характер у неё премерзкий, могла уже успеть кому-нибудь насолить.

— А Жнец их знает. Брат избавился от нее отправив учиться как можно дальше, к тому же ходят слухи, он собирается вступить в союз, а Алисия чем-то мешала. Не знаю, но узнаю. — с угрозой сказал мужчина, наклонился, едва касаясь моих губ, поцеловал меня и направился к двери, — Элетто, пожалуйста, будь осторожна, — и более не оглядываясь, вышел. Но последних слов я не услышала, за мгновение до них я провалилась в навеянный лечением сон.

Кто был заказчиком покушения на Цессу Демистана так и не нашли. Уже вечером следующего дня меня выпустили из лазарета, но пока я там находилась ко мне не пускали никого кроме лекарей и ректора. Про Себастьяна я не стала расспрашивать подробно, раз он пришел под личиной, значит хотел сохранить инкогнито. В общежитие меня сопровождала Катарина, она бессчётное количество раз повторяла как ей жаль и как сильно она чувствует себя виноватой, что потащила меня на званый вечер, впрочем, её вины в произошедшем было столько же, сколь и моей, поэтому я раз и навсегда прекратила эти покаянные извинения:

— Ката, оставь, пустое, так и быть, прощу. Но за это будешь прибирать в моей комнате и приводить в порядок мои платья до конца семестра, — я постаралась точно передать визгливый тон Алисии. И для полноты образа топнула ножкой. — В гневно было сузившихся глазах соседки заплясали смешинки, а я добавила, — ибо такова моя Цесская воля!

Учеба как водится, захватила меня всю, от макушки до кончиков пальцев на ногах, почему-то так всегда, если я отдавалась какому-то делу, то делала это полностью и без остатка. Безусловно, были знания, которые очень прочно перекликались с уже известной мне основой медицины, но поскольку я сознательно выбрала административное направление, теперь я смотрела на всё даваемые нам знания под призмой управленца и мне невероятно это нравилось. Так случилось, что в самом начале войны, дядя, опасаясь за мои жизнь и здоровье, как выяснилось позже вполне оправданно, задействовал все рычаги и связи, и пристроил меня в Крестовоздвиженскую общину сестёр милосердия, но к тем из них, что были подальше от очагов военных действий и бушующей эпидемии тифа. И даже там, не смотря на благотворительную основу организации я столкнулась с воровством, коррупцией и бюрократией. Трезво рассуждая, я прекрасно понимала, что искоренить эти составляющие будь то государственная или частная организация очень сложно, но я постараюсь научиться, взять знаний столько, сколько мне дадут, и даже больше. К счастью, в моем расположении помимо библиотеки в самой академии была Большая Библиотека Орума, ей могли пользоваться не только студиозы и именно там, в основном были те книги, что меня интересовали, потому как моя нынешняя альма-матер все же имела другой профиль.

Кстати, в самом начале я не могла понять почему хирургическое отделение или например отделение педиатрии состоит из стольких же студентов сколь и административный курс, но затем Катарина объяснила мне, что многие с моего курса, после первого семестра, если сдадут его успешно, переведутся на освободившиеся места лечебных направлений. К сожалению, в институте многое при поступлении решали деньги и протекция и мне сразу стало чрезвычайно неудобно от испытываемой вины, особенно на практических курсах. Основная масса абитуриентов считала, что зачатков магии достаточно для того, чтобы стать хорошими врачами, лекарями или провизорами, и поступали, не задумываясь о том, что помимо престижа, статуса, уважения к людям этой профессии, есть еще адский труд, бессонные ночи, огромный пласт знаний необходимых к изучению и самое ужасное, это то, что порой смерть неотвратима. И многих ломает именно это, Ката сказала, что именно после первых реальных практик уйдет большинство. Видеть смерть старика на одре, не то же самое, что терять роженицу и младенца. К такому невозможно привыкнуть.

Девушек в Академии едва ли насчитывалось более пяти процентов, на нашем потоке их было семь, включая меня и Цессу. К её чести, могу сказать, что она была не глупа, схватывала на лету, делилась новаторскими мыслями созвучными моим, но весь образ портили отвратительный, избалованный характер и нетерпимость к недостаткам других. Для меня этого было довольно, чтобы снизить наше общение к самому минимуму и не искать её общества впредь, хотя многие закрывали на эти, для меня значительные черты, глаза, так как надеялись на её влияние и возможную помощь при устройстве на службу. Лекари, что не вели частную практику, практически приравнивались к военным и полицмейстерам, так же заключали контракт на несколько лет и были подневольными птицами, их моли распределить как в крупные больницы, а значит обеспечить хорошей практикой и достатком, так и в деревни — фельдшерами, хотя по опыту знала, что порой в деревнях тяжелых и интересных случаев больше, нежели в столичном госпитале.

Практически все преподаватели были профессионалами своего дела, любили свой предмет и подавали его интересно, разносторонне и так, что хотелось не просто прочитать лекции, а узнать что-то самостоятельно, независимо от начитанного на паре. Но, к огромному моему сожалению был один предмет, точнее лектор читающий эту дисциплину, с которым у нас сразу не заладилось. И если бы было дело в том, что его без сомненья необходимый базис знаний по статистике мне не давался, наоборот, к каждому предмету я готовилась как ни к какому другому, читала массу дополнительной литературы, а коллоквиумы и семинары практически полностью тянула на себе. Но Леремо Сааб был того сорта людей, что крайне категоричны в своих суждениях, а также обмотаны толстым слоем ваты из иллюзии собственной важности, непогрешимости действий и безнаказанности. Эта во истину ядовитая смесь заставляла его давить на нас своим авторитетом пытаясь донести до мира свою собственную, искаженную правду. В частности, то, что женщине не место ни в университете, ни на работе, ни, упаси Господи, в медицине. Тотальная, порою неконтролируемая мизогиния выбивала почву у меня под ногами на целый день. Не выдержав, я даже пожаловалась об этом Бруно в одном из писем. На что он мне ответил не обращать внимание, Сааба поставил на эту должность предыдущий ректор, которого в свою очередь, нынешний министр здравоохранения, обязал принять племянника. Но обнадежил меня тем, что экзамены всегда принимает комиссия, и, хотя ректору Винсенте было известно о недостойном поведении преподавателя, поделать он ничего не мог, а вот на экзаменах этот недостойный человек вел себя образцово и по большей части, если ты был готов к подведению итогов по предмету, ничего не мог противопоставить заслуженной оценке.

Четырежды в неделю: дважды по выходным, и дважды в будни до начала занятий, мне удавалось прокатиться на Пятнышке и отдохнуть от стен академии, размять спину от бесконечных сидений за книгами и зарядиться позитивом от добрейшего существа. Но не только поэтому эти дни были моими любимыми. Каждый раз, возвращаясь с конной прогулки, мое сердце замирало от предвкушения, какой же сюрприз в этот раз приготовил мне Дрэго. В тот раз я долго не замечала одинокую веточку белой акации лежащую на подушке, и никак не могла понять откуда идет дивный, ненавязчивый запах весны, а когда вдруг увидела нежно-молочную метёлку соцветиями, сразу поняла кто сделал мне сюрприз, столь деликатно намекающий на произошедшее. Акация — это цветок сожаления и извинения. И мне виделось, оно было искренним. Затем были чёрная кувшинка, прежде ни разу не виденная мной, в нашем мире таких не водилось, но от этого она была еще более прекрасной и желанной, затем мужественная стрелиция, словно напоминание о внутренней силе дарителя и долгожданной победе, что непременно наступит, и гортензия, на них видимо он остановился, посылая их все время, лишь варьируя цвет от снежно-голубого до темно-лилового. К гортензии прибавились милые моему сердцу сувениры и сладости, вторые, я делила с удивленной Катой. Она решила, что я непременно заезжаю в кондитерскую, дабы приобрести лакомство: нежные слоеные булочки с красным перцем и корицей, предмет гордости кухарки Арду, что так нравились мне; крошечные кубики яблочной пастилы, присыпанные сахарной пудрой с кислинкой, напоминали мне привычный десерт Коломенской мануфактуры; шоколадные дольки, украшенные пеканом, миндалем и фисташками, а на самом деле, это было удивительным знаком внимания от мужчины которому я отдала свое сердце.