Книга Реваншист. Цвет сакуры – красный - Борис Орлов

– Без пальбы, пожалуй, обойдёмся, – усмехнулся военком. – Мы с тобой так поступим: я тебе вводные выдам, ты – действуй. А я погляжу.

Волков-старший подошёл к орудию, положил руки на маховички наводки, попробовал, повернулся к Карпухину:

– Позиция открытая, закрытая?

– А что?

– Если закрытая – буссоль давай.

Военком хмыкнул:

– Уже неплохо. С буссолью работать, значит, можешь? Добре. Буссоль у тебя сорок четыре. Вон там, – рука указала на пятиглавый четырёхстолпный двухъярусный Вознесенский собор в окне, – вражеская батарея. Две трёхдюймовки нашим шрапнелью вздохнуть не дают. Действуй.

Волков почесал нос. «Карту бы да артиллерийский круг, – подумал он. – Ладно, обойдёмся и так…» Повернулся к военкому.

– Будешь передовым наблюдательным работать. Ну-с, приступим… – он приосанился, расправил плечи. – По вражеским орудиям. Гранатой. Взрыватель осколочный. Заряд пятый. Буссоль сорок четыре. Уровень, – он поднял руку, прикидывая высоту собора, – тридцать пять. Прицел пятьдесят четыре. Первому, один снаряд – огонь!

Карпухин кивнул головой:

– Влево один ноль-ноль.

– Принято. Правее ноль семьдесят. Огонь!

– Недолёт!

– Прицел шестьдесят. Огонь!

– Вилка!

– Прицел пятьдесят восемь. Огонь!

– Перелёт!

– Прицел пятьдесят шесть. Батареей огонь!

– Очередь. Второе ближе.

– Батарея, свести ко второму! Огонь!

– Недолёт!

– Прицел пятьдесят семь! Три снаряда, беглый огонь!

Карпухин усмехнулся:

– Лихо ты, товарищ Волков. Считай, пушечки у них накрылись. Ты где в Гражданскую-то воевал?

Всеволод Николаевич замер. «Вот же, дурень старый, – вихрем пронеслось в голове. – Расхвастался, хвост распустил. Ну и что теперь отвечать? Сейчас ляпнешь чего, а этот Карпухин и скажет: я, мол, тоже там был. Начнёт товарищей вспоминать, вот и влипну я по самую маковку. И будешь потом в ГПУ объясняться… А если сказать, что за белых был? Тоже хреново: спросит, в каком лагере сидел? И что отвечать? Постой-ка… А если?..»

Волков опустил голову:

– Видишь, товарищ… Тут такое дело… У Махно я был… Нет, потом сам ушёл. Надоел мне этот бандюган…

– У Махно? – удивился Карпухин. – А разве у махновцев гаубицы были?

«Твою мать! И тут прокол!»

– Слушай, товарищ дорогой, – военком уставился на старшего Всеволода тяжёлым, давящим взглядом. – Ты мне давай, не финти тут. Артиллерист ты, ясное дело, важный. С белыми не вязался – партстаж я твой видел. Прапорщик батареей командовать не мог, а ты мне тут высший класс показал. Сходу. Так что, давай, рассказывай…

И тут Волкову пришла в голову спасительная идея. Он чуть подался вперёд и, слегка понизив голос, произнёс:

– Видишь, товарищ Карпухин, какое дело… Попал я в пятнадцатом в плен, бежал и к сербам прибился. Дрался вместе с ними, до капитана у них дорос, а потом меня англичане на Западный фронт забрали. И попал я к ирландцам. Оттуда вместе с ребятами-республиканцами дезертировал и в Ирландскую Республиканскую Армию пошёл. Воевал за независимость Ирландии, потом – в их гражданской войне. Вот там и батареей покомандовал, и вообще – много чего было…

– Иди ты! – опешил Карпухин. – Вон оно как! Ну, видать, помотало тебя по свету. А я вот дальше Туркестана и не был нигде…

Следующие полчаса Волков рассказывал про Ирландию, потом был поставлен на учёт в запас командирского состава первой категории и получил официальное приглашение прочесть сотрудникам военного комиссариата лекцию о положении в Ирландии.

Всю дорогу до дома Всеволод-младший подтрунивал над отцом, слегка обалдевшим от такого поворота дел. Но обсудив всё спокойно, оба пришли к выводу: никаких серьёзных последствий эта ошибка за собой не повлечёт. В те времена и чуднее истории случались…

* * *

Новый тысяча девятьсот тридцатый год Волковы, к изумлению всех знакомых, решили встретить в традициях своего времени: с ёлкой, подарками, кучей гостей, бенгальскими огнями, салатом оливье и мандаринами. За последними пришлось ехать в Ярославль, в магазин Торгсина[74], и к тому же рисковать, объявляя свои валютные запасы, но отец и сын единодушно постановили: дело того стоит! Запах мандаринов и хвои напоминали о том, другом доме в совсем другом мире и другом времени…

Бенгальские огни сделали после работы, в лаборатории, благо старший Волков помнил состав. Вышли они кривовато, да и вместо проволоки пришлось использовать лучинки, но все равно вышло здорово.

Старшее поколение приглашённых оценило ёлку, позолоченные орехи и конфеты на ветках, хотя коммунисты и комсомольцы демонстративно кривились, показательно брезгуя «старорежимным религиозным праздником». Правда, ярко-красная звезда, украшенная серпом и молотом, водружённая на верхушку зелёной красавицы, несколько примиряла политически грамотных, идейных гостей со своим существованием, хотя товарищ Куприянов в личной беседе с Волковым-старшим всё-таки выговорил тому, что «Рождество и прочие религиозные праздники недостойны советского человека». Но никаких взысканий не наложил, с удовольствием дегустировал коньяк и с воодушевлением подпевал хозяевам, а залитый майонезом оливье наворачивал так, что за ушами трещало. А в полночь все поздравляли друг друга, а потом лихо отплясывали, размахивая зажжёнными бенгальскими огнями во дворе.

Козельцов прострадал три дня в мучительной борьбе между личным отношением к Волковым и долгом комсомольца и сотрудника милиции, как он его понимал. В конце концов, считая себя чуть ли не Иудой Искариотом, Василий всё-таки сообщил куда следует о своём участии в «буржуазном празднике». Однако он подчеркнул, что праздник считался встречей Нового года, и дал обоим Волковым самые лучшие характеристики. Отдельно Вася указал, что в доме хранятся пистолет и револьвер английского производства и высказал своё предположение об участии Волкова-старшего в Ирландской войне за независимость. Косвенными доказательствами Василий считал именно это не очень-то распространённое в России оружие и свободное владение Всеволодом Николаевичем английским языком. Он просил, даже настаивал, что никаких мер к Волковым принимать не требуется, но в глубине души прекрасно понимал: его просьбы и требования ни на что не повлияют: как в ГПУ решат – так и будет.